полтора без лишнего месяц – что за срок? Ерунда! Если не покаюсь, не приду с повинной, не сознаюсь в сговоре с чернобогом, повесят… Да, нет. Ну что за чушь! В каком веке живём.
Первый раз в жизни я боялся зимы.
Вагон стучал, да как! Можно подумать, там под колёсами гномья орда железо добывает.
Газетёнка призывно поглядывала на меня с соседнего сидения, жёлтая, затасканная, будто ботинки ею вытерли, заломлена посреди герба: «Я ту-ут, прочитай меня, Галвин! Что не видишь? Ну, подойди!» – буквально визжала проклятая, моргая знакомым глазом в пенсне. Где они только эту фотографию раздобыли? Виррин чётко дал понять, что за любую журналистскую сенсацию вплоть до некролога, прогонит к чёрным богам и будет прав. Господин Манкин, наш новый «глас правды» три года Малых лабораторий не покидал. Одним светлым ратникам ведомо, как эти змеи смогли его подловить. «Возьми же меня, Галвин, разверни. Давай расскажу про тёмные дерзновения? Мне-то лучше знать, чем занимается ваш мерзкий орден! Мне-то лучше знать. Чернокнижник, урод…».
Всегда хочется за что-то уцепиться – знать, что вот это у тебя точно есть, и не отберут его, не утащат. Резерв, сберегательный капитал. Дом, брат, ум. А на деле и нет ничего, точно в быстрой реке дно, вымываются из-под ног.
«Уважаемые пассажиры, просьба не оставлять свои личные вещи без присмотра, – скрежетали громкоговорители. Привокзальные столбы замедлились. – В целях вашей безопасности проводятся ежедневные проверки. – Пассажиры исключительно уважаемые, я не двигался, принялись лениво подбирать ручки сумок. – Мы ищем чернокнижников. – Каменный перрон подползал к нам, плавно набирая длину. В голове шуршало и скрежетало в такт громкоговорителям. – Не бойтесь, милостивые государи, скоро с ними будет покончено. До первого снега всех зачистим. Слышишь, Галвин? Тебя прикончат!»
– Эй, парень! – мне ткнулся в предплечье холодный металл. Прекрасно. Прекрасно. Этого я и ждал. – Твоя трость?
– Что?
– Что-что? Спишь, что ли? Вставай, парень, и трость свою подбери. Приехали как-никак.
Трость упала на сиденье, задела рукоятью колено. Моя. Трость. Я поднял голову, сквозь разметавшиеся пряди проглядывал широкоплечий работяга в куртке городских электросетей, небритый мужик с квадратной рожей и столь же квадратным чемоданчиком, даже не стражник, не посланец Ода, не вершитель воли праведной, а электрик, что б его…
– Бы-благодарствую, – мне бы выдохнуть и с угрюмым достоинством направиться к выходу, найти Килвина, найти…, а я заикаюсь и путаюсь в буквах.
Электрик пробурчал что-то про контуженных грамотеев, вильнул громадными плечами и потопал прочь. Поезд остановился. Погасла оранжевая лампочка, заткнулся громкоговоритель. Я неуклюже встал, прихватил трость, сумку и газету. В толкучей очереди я оказался последним, пропустил бабку, парня с чемоданом, девчонку с собачкой за пазухой. Мне на минуту пригрезилось, будто эта девчонка, скучная блондиночка в темно-сером берете, Анна. Вот чушь! На перроне девочку встречал