а с тех пор, как он принял решение, после которого его жизнь изменилась навсегда. И он все еще не был уверен в том, что сделал тогда правильный выбор. Но жалеть о том, как поступил, не мог, все его существо восставало против этого.
Нет, он по-прежнему оставался противником насилия, человеком, привыкшим верить в непреложность законов, ненавидящим наркоторговцев и бандитов всех мастей, но…
Но.
Все убеждения меркли, когда в памяти всплывали воспоминания об этих двух годах. Расплавленное солнце на серых скалах, окаймляющих крохотную скалистую бухту неподалеку от города Ситии на греческом острове Крит, где они с Ольгой обосновались после бегства. Бирюзовая ласковая вода в лагуне. Вот Ольга осторожно ступает босыми ступнями по камням, входит в воду и ежится от летящих брызг. Все это так напоминало Миконос – то время, когда их знакомство не было еще омрачено кровью и пороховой вонью. Когда Ольга оставалась для него загадочной и пленительной незнакомкой, а сам он был беспечным молодым прожигателем жизни, который вырос в обожающей его семье и никогда не сталкивался с болью, несправедливостью и преступлением.
– Постой! – кричал он, увидев, как она вскидывает руки и складывает их «лодочкой» над головой, готовясь нырнуть. – Подожди меня!
А Ольга оборачивалась – дивные бледно-золотые волосы ее развевались волной, в зрачках блестело солнце – и, смеясь, отзывалась:
– Не догонишь!
И, оттолкнувшись ногами от дна, сложившись почти пополам, плавным движением уходила в бирюзовую воду. Николас на бегу сбрасывал сандалии, поднимая тучи брызг, врывался в пенящиеся волны, нырял и вглядывался в подводный мир, следя, не появится ли поблизости силуэт стройного сильного тела. И, уловив движение слева от себя, двигался туда, ловил Ольгу, прижимался губами к ее соленым губам. Задыхаясь, они всплывали на поверхность и здесь тоже не могли разомкнуть рук, вцеплялись друг в друга, как помешанные, исступленно гладили мокрые гладкие тела, погружали пальцы в волосы. Казалось немыслимым, что такое счастье – чистое, полное, глубокое – может строиться на чьей-то крови и несчастье.
– Я люблю тебя, – прошептал он как-то раз, когда они лежали на камнях, отдыхая после привычной морской погони и борьбы в волнах. Борьбы, в которой наградой являлось поражение.
Ольга приоткрыла глаза, острый взгляд блеснул из-под полуопущенных век.
– За что? За то, что не убила тебя тогда?
Он смутился. Наверное, отчасти это была правда. Теперь, когда он знал историю Ольги, знал о ее образе жизни, бизнесе и его законах, то, что она не спустила курок в тот день на вилле, казалось действительно выдающимся поступком. Он по собственному легкомыслию влез в ее жизнь, едва не погубил дело, казавшееся ей важнейшим, – отомстить за смерть родителей, а она оставила его в живых. Безжалостная Фараонша, привыкшая не колеблясь избавляться от любого представляющего опасность человека, не смогла выстрелить в него. Почему?
– А ты почему не выстрелила?
– Ты слишком хорош собой, мой дорогой, – отшутилась Ольга. – Я умею ценить красоту, жаль было бы испортить такое совершенство.
Он подкатился к ней поближе, подмял под себя, шалея от жара ее разгоряченного солнцем тела, от уже ставшего родным запаха, от кристалликов соли на коже, жегших губы.
– Скажи правду! – выдохнул он, целуя ее, ласково сжимая в ладонях голову. – Ответь мне!
И Ольга, уже тяжело дыша, извиваясь под ним, прошептала:
– Я… Я, наверное, никогда не смогу причинить тебе вред, Николай.
Ольга не любила и не умела говорить о чувствах, это он давно понял. Так же, как не любила говорить о себе. Только ночью, когда, изможденные любовными схватками, они лежали в темноте, соприкасаясь телами, и легкий ветерок, налетавший с террасы, холодил влажную от пота кожу, только тогда ему иногда удавалось задать волновавшие его вопросы и получить от нее ответы. Ольга говорила мало, скупо, обычно старалась рассказать о ситуации с юмором, но Ник ясно видел то, что скрывалось за ее короткими ироничными репликами.
Видел маленькую девочку, разлученную с родителями в таком раннем возрасте, что у нее почти не сохранилось о них воспоминаний. Видел восьмилетнюю Олю, на глазах которой жестоко убивают отца и мать, которых выдала бандитам ее родная тетка, она же мачеха, «мама Люда». Видел одинокого подростка, получающего дома лишь упреки и побои и бредящего биатлоном как единственной возможностью добиться от мира уважения, признания и свободы. Видел раненую Ольгу в больнице, куда наведывается ушлый Порох и, выдавая себя за доброго дядюшку, переживающего за дочь старого друга, заманивает ее в свои сети. Видел, как некогда обиженный Ольгой парень из команды, некто Олег Рогов, которого она даже вспомнить не могла, бьет ее, только что потерявшую подругу, раздавленную этим горем, чтобы поквитаться за старое оскорбление. Видел и всю последующую круговерть событий, приведших к тому, что Ольга стала такой, какой он ее узнал. И понимал, что не ему, золотому мальчику, человеку, чья предыдущая жизнь походила на глянцевый рекламный буклет, судить ее.
Он теперь уже знал, что Ольга – бесстрашна до безрассудства.