не было сомнений, в какой институт поступать. К тому же Димкин отец заведовал кафедрой в МАИ, а Женькин – был крупным чиновником в Министерстве высшего и среднего специального образования СССР и жил в одном подъезде с его министром, Елютиным Вячеславом Петровичем. Я был уверен, что они поступят, а значит, если я поступлю, мне не будет скучно.
О какой только ерунде я тогда не думал …
Кстати, приятели также подтвердили мой выбор, сказав, что надо поступать на факультет № 3 “Системы автоматического управления ЛА”. Их аргументация была для меня вполне убедительной: во-первых, не надо чертить, во-вторых, количество девчонок такое же, как и мальчишек. А на 1-м, 2-м и 4-м факультетах их почти нет, а те что есть – наверняка зубрилки.
Студенческую жизнь, в которой бы не было девчонок, я представить не мог. Итак, решение принято – МАИ. Экзамены в августе.
В то время, а это был 1967 год, в Советском Союзе не было ЕГЭ, зато была разумная организация вступительных экзаменов. В наиболее сильных и популярных вузах экзамены проводились в июле, чтобы те, кому не удалось в них поступить, могли попробовать свои силы в других вузах.
Опыт мой и моих знакомых показал, что, те, кто не поступил в июле, все поступили в другие институты в августе.
Где-то в глубине подсознания мечта все же жила. Если уж и не ставить для себя цели поступить в Физтех, то хотя бы попробовать и посмотреть, как туда поступают… Экзамены в июле. Действительно, почему бы не попробовать? Хотя бы потренироваться, без всякой надежды на поступление. Я подумал, пусть будет хоть какое-то развлечение – схожу на экзамены, перепишу задачи, посмотрю обстановку, а дома эти задачи порешаю.
К середине 10-го класса у меня почти полностью исчез интерес к учебе. Точные предметы давались легко, а остальные были малоинтересны, тем более что в то время средний балл аттестата при поступлении в институт во внимание не принимался. Оценки интересовали только тех, кто претендовал на серебряную или золотую медаль, что, разумеется, мне не грозило.
Не будучи комсомольцем, я не был вовлечен в комсомольскую жизнь школы, и лишь изредка, из-за Женьки оставшись на комсомольском собрании, переругивался с Бэллкой Бородовской, которая выгоняла меня с этих собраний.
В комсомол я все же вступил в самом конце 10-го класса. Наша учительница истории и обществоведения Майя Григорьевна Дубровина, благодарность к которой я сохранил навсегда, отвела меня в сторону после урока и объяснила, что будет очень глупо, если меня не примут в институт из-за того, что я не состою в этой организации. Сказано это было очень спокойно, по-дружески и безо всякого пафоса. Видно было, что и у нее эта организация не вызывает большого уважения, несмотря на то, что она была членом партии. Я же считал эту организацию и ее лидеров лицемерными и фарисейскими и выносил с трудом, хотя понимал, что люди есть люди и среди комсомольских активистов есть немало умных и порядочных.
Но впоследствии неоднократно убеждался, что порядочных отсеивает иерархический фильтр, а всплывают