align="center">
Ⅱ.
Излечению мира не учат в университетах и на вечерних курсах.
Сегодня последесятое что-тобря. Время и пространство сжимаются настолько, что вовсе перестают существовать. Между созвездием Большой Медведицы и Арктикой остается всего пара шагов. Лежа в кровати, я гляжу на молочно-белый потолок комнаты. Без единой трещинки. Если на свете и есть что-то бесстыдно идеальное, то это потолок моей квартиры.
Этим утром я понял, в чем заключается моя проблема. По крайней мере, одна из. Осознание этого повалило меня с ног и держит на обеих лопатках вот уже несколько часов кряду. Моя главная беда в том, что я не ощущаю себя человеком, принадлежащим своей эпохе. Пускай мои слова звучат заезжено и избито, но это чистая правда. Я был рожден не в то время. В ненужное время. Был бесцеремонно выдворен на улицу, как буйный пьянчуга, с лихвой заложивший за воротник и не к месту раскрывший звонкий рот. Что ж поделать, если рядом с нынешними завсегдатаями мне всякий раз становится ужасно тесно. Мне не нужны суррогатные эмоции, именуемые высокими чувствами, мне не хочется сиюминутных удовольствий, выдаваемых за долгожданные радости, мне не интересны претенциозные блеяния, плохо замаскированные под музыку, и дурной вкус вкупе с отсутствием таланта, называемые современным искусством. А теперь кто-нибудь, пожалуйста, ответьте, неужели я прошу слишком многого?
В этот же день, ровно год назад, в одном провинциальном городке мне довелось слушать выступление человека, важно декларировавшего со сцены, что нынешнее время – время амбициозных и предприимчивых людей, готовых на все ради достижения поставленной цели. Одет он был гораздо лучше, чем все собравшиеся вместе взятые, что автоматически делало любые его слова истиной в последней инстанции для каждого внемлющего уха. «Сегодня не время для всяких мечтательных дураков! – гордо заявлял выступавший под возгласы экзальтированной публики. – Миру не нужны ни на что не пригодные оборванцы. Миру необходимы те, кто будет двигать прогресс вперед!». По залу прокатилась волна громких аплодисментов. Примерно так и понимаешь, что мир – не место для поэтов. От этого разом спирает дыхание. Становится душно и донельзя малодушно.
Мы живем в театре кривых зеркал, в который попадают в обмен на отрезанную пуповину. Находясь в подвешенном за шиворот состоянии, я только и делал, что все время наблюдал за кривыми человеческими ногами, неуклюже переступающими через надгробия пророков, мудрецов и тех самых поэтов – всех, кто был поднят общественностью на смех, пригвожден к позорному столбу, оплеван, закидан камнями или гнилыми помидорами за то, что попытался преградиться собой путь в жерло вулкана. То, что людьми движет непоколебимая жажда разрушения всего, до чего только смогут дотянуться их костлявые пальцы, уже давно не секрет. Но, тем не менее, трудно перестать поражаться прогрессирующим масштабам учиненного бедствия.
Должен