навстречу Шумилову выскочила, успевшая снять свой черный балахон и снова облачиться в розовую блузку Светлана. Она обняла его, поцеловала в обе щеки и зашептала в ухо:
– Ну как?
– Во! – он поднял вверх большой палец. – Честно, честно! Это превзошло мои ожидания.
– Оставайтесь на фуршет, Петр Владимирович, – предложил Федор.
– Ну, ежели это будет для вас не накладным, с удовольствием.
– Не накладным, не накладным! – затараторила Светлана, довольная похвалой Шумилова. – Спасибо, Федя.
Уже было довольно поздно, Шумилов засобирался домой, но перед этим подошел к Кулишу.
– Федор! Искренне благодарю вас за то, что позволили мне вернуться лет, этак, на восемь-десять назад.
– Пожалуйста! Нам не жалко! – усмехнулся тот.
– И я вот что хотел спросить. Помните, при нашей с вами встрече, там, у кафедры, я говорил, что раньше даже тексты для рок-песен писал. Так вот, постараюсь их найти и принести на ваш суд. Может быть, что-то вам подойдет. Я подберу под ваш стиль.
– Буду весьма признателен за это. Репертуар обновить нам не мешало бы.
Они пожали друг другу руки.
– Цветик! Я уезжаю, ты поедешь со мной или еще останешься? – спросил Шумилов.
Светлана растерянно переводила взгляд с Шумилова на Федора. Наконец, тот махнул рукой.
– Можешь ехать! Даю день отдыха, а потом не забудь приехать на репетицию. Будем готовиться к «Нашествию».
– Спасибо, Федя!
Она чмокнула его в щеку, затем подошла к Лесуну и поцеловала также его, причем, на сей раз в губы.
– Ты все же оказался лучше, чем я о тебе думала, – шепнула она ему на ухо.
– Да пошла ты! – буркнул он и отвернулся.
На душе у Лесуна стало так тоскливо. Ему захотелось все вокруг ломать и крушить. Он вынул из пачки, лежавшей на пюпитре, сигарету, размял ее пальцами, щелкнул зажигалкой. Сделав несколько затяжек, положил ее сверху на сигаретную пачку и стал бросать исподлобья взгляды на окружавшие его предметы. Глаз зацепился за шестиструнную гитару, которую Кулиш зачем-то всегда возил с собой (говорил, что это его талисман). Лесун схватил гитару за гриф так, что слегка скрипнули, как от боли, струны, приподнял ее, но этот жест увидел Федор и понял, что сейчас он может лишиться своего талисмана. Как можно спокойнее, Федор произнес:
– Э-эй, струны не порви!
Спокойный тон друга отрезвил Лесуна. Он глянул на него, скривил губы в грустной улыбке, еще раз затянулся сигаретой, положил ее на то же место, поднял ногу на стул, положил на поднятую ногу гитару и из его сердца полились экспромтом слова:
– Печаль-тоска меня заела:
Ну почему, ну почему?
Кому ко мне какое дело,
Я не пойму, я не пойму.
Летит над миром звук набата,
Церковный звон, церковный звон;
Мы пред тобой не виноваты —
Ни я, ни он, ни я, ни он.
Когда была со мною рядом
Однажды ты, однажды ты,
красуясь утренним нарядом,
цвели цветы, цвели цветы…
Федор удивился этому порыву