остатки былого волчьего пиршества.
-Я вот шо думаю, старшой, -Овчаренко, пожилой боец из мобилизованных местных, приблизился вплотную к Гаврилову, -снегопад не утихает, а «колмык» ныне разбирается не на шутку! Будет пурга, до утра не перестанет. Тут недалече был раньше Михайловский кош, так его еще летом наша батарея спалила дотла, там теперя не укроешься! Какого нам зря рыскать по степу, надо вертаться, або заблукаем, та и пропадем почем зря…За ветром к полуночи добежим до места. Пока не замело еще промеж бугров.
– Э-эх ты! Тю-ха! Добежим, добежим… А кадетов кто будет вылавливать? Товарищ Осадчий получил телефонограмму от Губкома , от самого товарища Сокольникова, вчера какую? А ? А такую, чтоб не допускать , мол, прорыва беглых офицеров на Тихорецкую, к Деникину! На Царицын – к Краснову!! Обнаруживать и уничтожать, твою мать!
-Ты, старшой, тебе видней… Тока не обижайся, -вступил в разговор Лопатин, запрыгнув в седло, -а кадеты, думаешь, дураки? В пургу сорваться в голую степь? Волкам на зубы? Тоже, небось, где-то…пересидят.
Гаврилов задумался, зорко вглядываясь в наступающие сумерки. Лопатина, с его четырьмя годами войны за плечами, мужика сметливого и находчивого, несмотря на свое старшинство, он всегда слушался, ибо тот зря никогда не болтал, а говорил дело. Крепчавший восточный ветер становился на морозе резким, пронизывающим любую одежду, колючий снег, густо садясь на мокрые гривы и крупы лошадей, быстро покрывал их парующей коркой. Те сочно отфыркивались и, начиная мерзнуть без движения, нетерпеливо перебирали копытами. Вдруг молодой жеребчик-трехлеток под Остапенком резко поднял морду и, навострив уши вбок, вытянул шею, вздрогнул и резко, призывно и нетерпеливо заржал, забил землю копытом, почуяв чужую кобылу. Из мутной снежной круговерти, сквозь свист ветра, раздался ответный храп, две неясные тени всадников мелькнули невдалеке.
– Стоять!! Спе-е-шиться, ва-ш-шу мать, выполняя-я-ять!! Кто такие?! –зло крикнул в темень Гаврилов, держа карабин на весу. Лязгнули дружно затворы.
-Свои мы, свои, русские, – два темных силуэта уже четко обозначились сквозь белое марево пурги, -вы сами –то, кто будете?!
-Энто кадеты, Степа , вот те хрест, кадеты, -твердо, с расстановкой проговорил , не оборачиваясь, Лопатин, который оказался ближе всех к незнакомцам, -дозволь, я…
Но два резких выстрела, почти в упор, ударили вдруг, и Лопатин, взмахнув руками, стал заваливаться на спину. Его товарищи открыли беспорядочную стрельбу наугад, на быстро удаляющийся перестук копыт по еще сырой под снегом степи и сами пустились вдогонку.
-За-а-ходи-и-и!! С боко-о-в! Де-ер-жи-и!! Гони-и-и на зимо-овни-ик!! – ревет, как раненый бык, Гаврилов, -не отпуска-ай !! – а впереди, из снежной круговерти, из глухой темноты – скалится неласково смерть вспышками частых выстрелов.
Жеребец под Гавриловым –порода, чистая кровь! Текинец, Терского завода! Добыл он его в бою, еще в марте, под Екатеринодаром…Сказывали пленные,