Они сидели на берегу и на уступах, по одному или небольшими группами, молча, изредка лишь перекидываясь неслышными мне словами. Все смотрели вдаль. Они не мешали мне, а я не мешал им.
Я, как обычно, медленно шел по берегу, думая о своем, перебирая пальцами камешек. Вдруг одиноко сидящий молодой парнишка с неожиданно серебристой прядкой в падающих на лоб волосах обернулся ко мне и сказал, словно объясняя что-то важное лучшему другу: «Это последнее море. Мы ждем». Я посмотрел ему в глаза. Молча кивнул. В тот момент я понимал его, понимал большее, чем можно передать словами. Этого было достаточно и мне, и ему: мне – понять, а ему – быть понятым. Я пошел дальше, все так же перебирая в руке камешки и думая о своем.
Я знаю, что они попали туда, куда стремились. И парень с серебряной прядкой в темных непослушных волосах, где бы он ни был, всегда будет помнить о том, что он не одинок.
Из этого мира я всегда уходил через неприметную расселину в одном из склонов горы. Но в этот раз я ушел по воде, которая плавно переросла в небо. Я шел и шел, и ровный голубовато-сиреневый свет вливался в меня, вытесняя все тяжелое, отжившее, и душа звенела от радости. А потом вдруг в яркой вспышке окончательно исчезло то, что еще было мною.
Битва
Страшная то была битва. Кровью пропиталась земля, и ручьи окрасились в красный цвет. Стала липкой почерневшая от крови трава. Даже небо и заходящее солнце отливали густым багрянцем. И кружило воронье с красными глазами над множеством изуродованных тел.
От двух великих армий осталось два человека, что стояли сейчас друг против друга. Лица их были покрыты потом, глаза заволокло пеленой, дрожали от смертельной усталости руки. Но вот взмахнул один из них тяжелым мечом, сверкнула в багровом свете синяя искра в перстне, надетом на мизинец, и беззвучно упал его последний противник, взглядом успев послать ему прощение.
Остался стоять на поле брани один. Склонив голову, опустив бессильно оружие, отдавал он дань скорби и уважения павшим, среди которых уже не было для него врагов, а были лишь братья, отдавшие свою жизнь за веру в лучшее и правильное. Хоть находилось это лучшее и правильное для них на разных сторонах, пока были они живы, сейчас это стало единым целым и неразделимым.
Вдруг появилась тонкая фигура. Как будто соткалась из последних траурных лучей заходящего солнца. Легкая рука легла на плечо воина. И тот встрепенулся, открыл глаза, без удивления и без тревоги глядя в лицо незнакомцу.
– Кто дал тебе это кольцо? – спросил незнакомец.
– Моя жена, – ответил воин, – Она так любит меня! В ночь перед битвой она тихо плакала на моей груди, думая, что я не слышу. Утром моя рубаха было мокрой от ее слез. Но она улыбалась мне, и светлым был ее взор. Она сняла со своего пальчика кольцо, сказав, что оно спасет мне жизнь.
– Кто дал тебе эту кольчугу? – последовал новый вопрос.
– Мой друг. Он так дорожит нашей дружбой! Он пришел ко мне накануне битвы. Смертельно-бледным было его лицо. И закушены дрожащие губы, потому