всячески добивавшиеся моего взгляда, чтобы привлечь меня к их желанию. Посмотрев на меня немного и видя такой обезображенной, может быть довольные, что я не отвечала им на любовь, удалялись со словами: «Пропала ее красота!»
Зачем я скрою от вас, женщины, то, что не только мне, но вообще никому неприятно слышать? Признаюсь, что, хотя Панфило, ради которого главным образом я дорожила своею красотой, здесь не было, однако не без укола в сердце я слышала, что она пропала. Еще мне случалось на таких праздниках сидеть в кругу женщин, ведущих любовные беседы; и, жадно прислушиваясь к рассказам о любви других, легко я поняла, что не было столь пламенной, столь скрытной, столь горестной, как моя; а более счастливых и менее почетных – большое количество. Так, то слушая и наблюдая, что делалось, задумчивой я пребывала среди вольного времяпрепровождения.
Когда через некоторое время, отдохнувши, сидевшие дамы поднимались, чтоб танцевать, иногда приглашая меня вместе с собою, они и молодые люди всей душой отдавались этому занятию, не имея в голове других мыслей, побуждаемые к танцам или пламенной Венерой, или желая показать свое искусство, а я почти одна оставалась сидеть, презрительно смотря на внешность и манеры дам. Случалось, конечно, что я их осуждала, желая страстно последовать их примеру, если бы это было возможно, если бы Панфило мой находился здесь, и всякий раз, как он приходил мне на память, печаль моя умножалась; видит Бог, он не заслуживал такой любви, какою я его любила и люблю.
Но, долгое время со скукой смотря на танцы, от посторонних мыслей сделавшиеся мне ненавистными, будто чем обеспокоясь, я удалялась от общества и под каким-либо предлогом уходила в уединенные места, желая подавить свою печаль; и там, дав волю искренним слезам, вознаграждала свои глаза за суетное зрелище. Слезы текли с гневными словами, и, сознавая свою несчастную судьбу, так, помнится, я к ней обращалась:
«О Судьба, враг страшный всех счастливых, несчастным единственная надежда! Ты пременяешь царства и видишь дела земные, возносишь и низводишь своей десницей, как тебя учит твой бесстыдный суд; всецело никому не хочешь ты принадлежать, то здесь возвеличишь, то там подавишь и после счастья новые заботы даешь душе, чтоб смертные, пребывая в постоянной нужде, как им кажется, всегда тебе молились и поклонялись слепому божеству. Незрячая, глухая, ты отвергаешь мольбы несчастных, со взысканными радуешься, смеясь и льстя, их крепко обнимаешь, пока они нежданным случаем не бывают тобою низвергнуты, тогда в несчастье познают, что ты отвернула от них свое лицо. В числе таких несчастных нахожусь и я, – не знаю, что сделала я против тебя, чтоб побудить тебя так меня преследовать. О, кто доверяет великим подвигам и имеет высшую власть и господство, взгляните на меня: из знатной женщины я сделалась ничтожнейшей рабою и хуже чем презренной и отверженною Богом. Если здраво посмотреть, нет более поучительного примера твоей изменчивости, о судьба! Ветреная Судьба, ты приняла меня в мир, осыпала благами, если, как я думаю,