пальнули, смачно шмякнулся спиной в слякотное месиво на тротуаре и замер, распластавшись, как пустой мешок, неподвижный и весь в зеркальных блестках, как эстрадный певец в сценическом костюме.
– Ни хрена себе! – отреагировал на это диво таксист, который, хоть и прожил всю жизнь в Москве и всякого насмотрелся, явно видел такие номера только по телевизору.
Зато Захар с Горкой видывали и не такое и ни капельки не удивились. Ведь там, внутри, находился не кто-нибудь, а Сохатый. Что ему какая-то витрина, пусть себе двойная и сделанная из закаленного стекла? Однажды Сохатого по пьяному делу занесло на строительство коровника, который возводили заезжие шабашники, и бригадир этих самых шабашников что-то не то ему сказал – обидное что-то и даже, наверное, оскорбительное, потому что Сохатый, хоть и был, как все по-настоящему сильные люди, миролюбив и добродушен, взял и закатал этому типу хорошую плюху – без затей, в грудину, чтоб, чего доброго, не убить. Так вот, получив от Сохатого эту «благодарность с занесением в грудную клетку», шабашник своей широкой спиной проломил не какую-то там витрину, а кирпичную перегородку. Грудную кость Сохатый ему сломал кулаком, а ребра, четыре штуки, не выдержали, когда бедолага стенку таранил. Сюда же и сотрясение мозга – шутка ли, такая куча кирпичей и все по башке!
Ничего этого Захар с Горкой таксисту, ясное дело, рассказывать не стали – не до того им было, время поджимало. Сохатый влип в историю, и теперь этого дурака надо было выручать. То есть не выручать, конечно, – на хрен он, бык безмозглый, кому сдался? – а. как бы это сказать.
Ну, словом, действовать им сейчас надлежало по обстоятельствам и так, чтобы Сохатый никому ничего не сказал. Повезет дураку уцелеть – пусть живет, а не повезет – ну кто ему, спрашивается, виноват?
Шлепая по лужам, они перебежали улицу (Горка при этом чуть не попал под машину) и оказались аккурат около бандитского джипа. За спиной взревел двигатель и дико взвизгнули покрышки сорвавшейся с места машины – таксист, которому велено было ждать, плюнул, сволочь такая, на деньги и унес ноги. В Волчанке ему бы за это башку открутили, чтоб другим неповадно было. Да и здесь, в Москве, у него еще оставались вполне реальные шансы получить урок хороших манер, потому что номер его машины Захар Макарьев запомнил очень даже хорошо. Дайте только из этой заварухи выбраться, а там поглядим.
Из магазина сквозь выбитую к чертям витрину доносились вопли, грохот и звон бьющегося стекла. Быком ревел Сохатый; что-то трещало, и было не разобрать, мебель это ломается или чьи-нибудь кости.
Водитель джипа не усидел за баранкой и открыл дверь, явно намереваясь принять участие в увеселении. Он успел осторожно спустить с хромированной подножки левую ногу в начищенном до блеска тупоносом ботинке, и тут Горка, пробегая мимо, задержался на какую-то долю секунды и коротко взмахнул рукой. Тускло блеснуло широкое, отточенное до бритвенной остроты самодельное лезвие, раздался противный чмокающий звук – и водитель, сжимая будто вмиг одевшимися