уже практически была закончена, когда дверь слегка приоткрылась и стоящий на пороге охранник передал мне просьбу капитана Патриса спуститься вниз. Строго-настрого запретив Ангусу вставать с постели и клятвенно пообещав навестить его чуть позже, я в спешке покинула комнату, заметив, каким по-отечески добрым взглядом проводил меня король. Но стоило мне только исчезнуть из поля видимости, как блаженная улыбка тут же слетела с его лица. Позвав своих самых преданных людей, он распорядился, чтобы они глаз не спускали с его протеже и в точности выполняли все ее распоряжения… разумеется, предварительно согласовав с ним.
Ну а я, как только спустилась по лестнице, тут же оказалась окруженная четырьмя матросами со «Смерча», препроводившими меня туда, где меня дожидался Патрис в компании нескольких капитанов, среди которых особо ярко выделялся ярко-синий камзол Лефевра. При виде меня мужчины расступились, а Патрис за руку подвел к краю ямы, с которой на моих глазах приподняли решетку. Одного взгляда, брошенного вниз, было достаточно, чтобы понять, что все трое были мертвы. Трудно было сказать, кто оказался победителем в той резне, что эти бывшие «друзья» устроили друг другу в попытке выжить. Все трое умерли от сильной потери крови, захлебнувшись в воде, окрасившейся в жуткий красно-бурый цвет.
Правосудие по-пиратски свершилось. В течение получаса их тела были извлечены из ямы, но вовсе не для обряда погребения, его, по мнению большинства, они не заслужили. Их тела вместе с трупами Стазиса и его соратников были сброшены со скалы в море, превратившись в корм для рыб.
Мой первый день на Тахмиле обещал стать незабываемым…
Глава 5
В криках проносящихся мимо чаек было что-то тревожное, пугающее. Даже море, которое вот уже дней десять как радовало своим мягким, покладистым характером, этим утром решило проявить свой норов. Его чудесная, радующая глаз голубизна куда-то исчезла. Словно договорившись со своим вечным союзником небом, морская гладь приобрела точно такой же, как и оно, свинцовый оттенок, навевающий тоску и заставляющий все чаще обращать взор вверх, выискивая первые признаки надвигающейся непогоды.
Хорошо помня, как едва не отдала богу душу во время последнего шторма, я не могла не радоваться тому, что нахожусь на суше, в относительной безопасности. И все-таки душа желала чего-то совсем иного… Безумного, неудержимого…
В очередной раз убедившись, что все благородные намерения никогда не бывают должным образом оценены, я несколько сникла после того, как на довольно приличный срок превратилась в добровольную сиделку при омерзительно подозрительном и абсолютно не сдержанном на язык рыжем кальмаре, медленно, но верно сводящим меня с ума своими вечными придирками и нравоучениями. Чтобы я ни делала, все ему было не так. По мере того, как ему становилось все лучше, мне, напротив, делалось все паршивей и паршивей, и в глубине души я действительно начала жалеть о том, что своим несвоевременным вмешательством не дала ему умереть,