уже столько лжи, что все происходящее кажется мне липой и подделкой.
– Но я оставляю тебе это, чтобы ты смогла узнать нас. Может, это поможет тебе вспомнить, – она нерешительно встала и подошла ко мне. Нежно провела рукой по пряди моих волос. Я думала, что меня передернет, но нет, все, что я чувствовала – это пустоту.
И несмотря на то, что в каждой черточке лица женщины я узнавала себя, я не могла назвать ее матерью.
– Я так хочу, чтобы ты вспомнила, – женщина поморщилась, в последний раз подавив слезы и выбежала за дверь так быстро, словно ее здесь и не было. На миг мне показалось, что я слышу глухие рыдания, которые эхом разносятся по пустым коридорам особняка.
Я положила ладонь на грудь в то самое место, где было сердце. Все это слишком больно.
Упав на кровать, я сняла с волос заколку в виде цветка, которого прежде не знала. Он чем-то походил на розу и был ярко-красным, цвета крови. И все же он другой.
Это был особенный цветок. Для Брэндана. Для меня.
Камелия.
«Тебе нравится ласкать меня, маленькая? Скажи, что ты никогда не отдашься другому. Пообещай. Камелия, поклянись, что ты только моя…»
Слова Брэндана терзали мой разум и выворачивали всю душу наизнанку, возвращая меня в каждую секунду, что я провела с ним.
Только твоя.
Глава 2
POV Брэндан
Мне снился жуткий сон, но это было воспоминание. Я видел в подробностях каждую мелочь того дня, когда я убил Бастиана.
Как все произошло на самом деле и как я беспощадно пинал его до самого края обрыва, а потом позволил брату упасть.
Я не смел оправдывать себя тем, что это была самозащита или роковая случайность. Это не так. Я мог бы убежать, мог бы сгладить конфликт, мог бы сделать все что угодно, но это я подтолкнул его к бездне и голыми руками убил брата.
Сон был странным, потому что я видел его, как наяву. Словно смотрел фильм, где я был актером, но как бы я не старался, не мог изменить ход событий. Я не мог перестать бить его даже во сне. Я видел этот сон по кругу, пока окончательно не сошел с ума внутри собственного тела.
Потому что, когда я пришел в сознание и услышал голоса людей, уже не из воспоминаний, а настоящие, я понял, что не могу пошевелить ни единой частью своего тела. Я даже не мог приоткрыть веки, словно оказался в тюрьме собственного разума.
Это было еще хуже Адинбурга.
Единственная часть тела, которую я чувствовал, – это глухое и редкое биение сердца. Изредка я даже мог ощутить ветер, овевающий мое лицо, но не более.
Я был не жив и не мертв. Я был снова заперт. И выглядел, наверняка, жалко.
Я был спящей машиной, которая нуждалась в запуске двигателя.
А потом… это случилось. Как будто в легкие вдохнули несколько галлонов кислорода.
Я широко распахнул глаза и закашлял от избытка воздуха, который непрерывным потоком принимали легкие. Меня будто били изнутри по ребрам.
После темноты закрытых век даже мрачная комната, в которой я лежал, показалась мне