к съёмкам, режиссер медленно направился к фургону, на ходу диктуя распоряжения помрежу, – …и гоните отсюда всех…
Начало и конец фразы утонули в пронзительном скрипе лебедки, поднимающей из-за обрыва люльку с испанцем.
Закончив писать, помреж захлопнул блокнот, заложил за ухо огрызок карандаша и метнулся к кучке мужчин, праздно ожидающих окончания съемок.
– Всё! Съемки окончены!..
Рабочие торопливо побросали папиросы. Оператор кивнул и опять уткнулся в камеру.
– Быстрее!
Теперь заметались все. Кто тащил застрявшую между камней карету, кто широкую деревянную платформу, укрепленную под обрывом. Несколько человек сматывали провода. Ещё двое катили бобину с толстым полосатым кабелем.
Рабочие с грохотом обрушили платформу на камни и тут же накинулись на лебедку.
Замелькали костюмерши. Одна забрала у француза шпагу, другая – шляпу. Откуда-то опять вывернулся помреж.
– Быстрее! Грузите аппаратуру в третий фургон. Доре!
Не останавливаясь, помреж крепко хлопнул ладонью по спине француза.
– Ты свободен. Сдашь своё барахло и можешь убираться. Деньги получишь в конторе. Оставь свой адрес на случай пересъёмки… Какого черта!
Размахивая на бегу руками, мужчина ринулся вниз по склону, туда, где несколько человек пытались закатить карету в грузовой фургон.
Неподалеку, в высушенной беспощадным летним солнцем долине приткнулись кургузые жилые фургончики, внутри и вокруг которых разместился временный актерский лагерь. Около восьмисот квадратных метров пыльной травы, ставших на какой-то срок единственным прибежищем всего состава съемочной группы.
Несколько составленных буквой «П» фургонов образовали тесный, открытый в сторону долины, дворик, на котором разместились крохотные, чисто символические закутки раздевалок.
В фургонах слева приютились женщины. В правом и центральном мужчины. Все, кроме режиссера, для которого установили отдельную полотняную палатку с личной койкой, столиком и шезлонгом.
Всё свободное от раздевалок пространство двора заняли столы. Самые разнообразные столы, начиная с аккуратных гримерных и заканчивая грубо сколоченными козлами, доверху заваленными одеждой. Между ними стояли широкие квадратные ящики из-под аппаратуры, полностью заставленные посудой.
Центр площадки заняла деревянная бадья с водой.
С внешней стороны каре, под огромным полосатым тентом сгрудились такие же полосатые шезлонги.
Траву вокруг фургонов давно уже вытоптали, а образовавшиеся белёсые проплешины залили водой и утрамбовали до зеркального блеска.
Днем здесь постоянно сновали люди. У столиков гримерши колдовали над актерами, под тентами на бесполезных шезлонгах костюмеры проветривали одежду. С теневой стороны каре рабочие готовили аппаратуру, а повариха – еду, время от времени громко проклиная и солнце, и жару, и нахальных мужчин, норовящих ущипнуть её за локоть именно в тот момент, когда в её руке оказывался половник.
Здесь всё подчинялось съемкам. Поэтому