и звездная пыль искрилась на их белых покрывалах. Первая, согнутая старуха с доброжелательным морщинистым лицом, улыбалась младенцу, приветствуя его появление на свет. В натруженных руках она держала кудель и готовилась тянуть из нее нитку. Вторая, средних лет, принесла веретено, чтобы мотать на него старухину нить, и с добрым сочувствием глядела на молодую мать. А третья, совсем юная девушка с беспечным, дерзким, лукавым лицом, смотрела вызывающе, насмешливо и повелительно. В ее власти – будущее, а в руках поблескивали железные ножницы, которые она пустит в ход прямо сейчас или через семьдесят лет, – как пожелает…
Глава первая
Смолянск, 830 год
С самого утра никто не ожидал важных новостей, тем более таких печальных. Накануне старейшина Русак праздновал рождение долгожданного сына: у него было уже шесть дочерей, и вот наконец-то вещие вилы, достающие младенческие души из облачного колодца Макоши, извлекли для него мальчика! Незадолго до рассвета Русакова мать, исполнявшая обязанности повитухи, вышла из бани, поклонилась на восток и протяжно закричала, чтобы слышали небо и земля:
– Вот родился у волчицы волчонок, людям на радость, себе на здоровье!
И старейшина, услышав ее голос, тут же высунулся из двери, восклицая:
– Ну, что там, что?
Его пояс и рубаху – чтобы завернуть новорожденного – приготовили заранее, но Русак, услышав долгожданное «сын!», то и другое стянул прямо с себя и поскорее сунул в руки прибежавшей женщине, словно боялся, как бы Макошь в последний миг не передумала и не подсунула ему седьмую дочь![1]
В первые три дня никому, кроме повитухи, не полагалось видеть роженицу и новорожденного. Даже близко подходить к бане, где они оставались втроем, не следовало, и Русак изнывал от нетерпения, не в силах дождаться мгновения, когда наконец сам сможет убедиться в своем счастье.
На радостях он тут же закатил пир, тем более что в гостях у него в эти дни были все трое детей смолянского князя Велебора. Пива пока еще варить было не из чего – ячменя оставалось едва на посев, – но браги, приготовленной на березовом соке, хватало: белых древесных «коров» с черными отметинами на шкурах в окрестных лесах имелось бессчетно. В Днепре наловили рыбы, а старший княжич Зимобор подарил хозяину одну из добытых лосиных туш. Пир удался на славу – смолянские кмети, родичи и домочадцы Русака, соседи весь вечер и полночи пили, пели, даже плясали, оглашая свежую весеннюю ночь радостными хмельными голосами.
– Ты его как назовешь? – приставал к счастливому отцу младший Велеборов сын, Буяр. – Назови его Смог!
– Лучше – Наконец! – предлагал один из кметей, Прибыток, поддерживая княжича, который от пьяного хохота почти валился на стол.
Но Русак не обижался, а только, найдя пьяным взглядом какую-либо из сновавших вокруг женщин, размякшим от радости голосом допрашивал:
– Сын? Нет, ты мне скажи, верно – сын?
Княжна