был как-то во Вьетнаме, так там…
Гнусавый перебил:
– Все равно не пущу. Тут дело, по всей видимости, криминальное. Поэтому на осмотр трупа надо официальное разрешение.
– Какое криминальное?
– Тс-с-с-с! – гнусавый затих, видимо, оглядываясь. − Возле сгоревшей машины найдена зажигалка «Зиппо». Да и на переднем левом крыле имеются следы столкновения. Короче, много странностей…
– Да? Может быть. Но ведь я прошу только взглянуть на труп!
– Вы извращенец?
– Считайте меня кем угодно, только пропустите на минутку. Я сделаю фотографии, и – все!
– Извращенцам тем более нельзя. За минуту с бедным трупом много чего сделать можно…
– Ох, и фантазия у вас! Так кто из нас извращенец?
– Вон отсюда! А то полицию вызову!
Память выдала воспоминание. Баритон принадлежал Максу Ковальски. Мозг сообщил, что евреи в лице лжежурналиста хотят удостовериться в подлинности смерти Шрабера. Надо было действовать. Причем, срочно.
Пауль, превозмогая боль, оперся на руки и сел на столе. Кожа перестала быть прозрачной. Она стала матовой, но все равно была еще очень тонка. Пауль, морщась от боли, осторожно спустил со стола ноги и осмотрел помещение. В зале находилось шесть столов, три из которых были пусты. На остальных располагались трупы различной степени свежести. В дальнем углу Шрабер разглядел еще одну дверь. Перед ней на кафельном полу валялась куча тряпья. Пауль встал на ноги и тихо подошел к куче. Стараясь не торопиться, ибо каждое быстрое движение причиняло боль, он выбрал засаленные парусиновые штаны неопределенного цвета, вонючую майку без рукавов и тростниковые нищенские тапки. Он оделся и понял, что сделал это вовремя, потому что Ковальски, наконец, догадался, как проникнуть в зал с трупами. Теперь дело было за малым:
– Сто, − сказал гнусавый.
– Чего, новых крузейро? – подозрительно переспросил баритон.
– Нет, долларов.
– Ничего себе, аппетит у вас… Может, машину еще подарить? Двадцать!
– Сто.
– Послушайте, я ведь только взгляну и сфотографирую. За что такие деньги?
Гнусавый рассмеялся:
– Вы, янки, богатые… Для вас − это не деньги.
– Какой я тебе янки? Ты что, не видишь, что я – самый обычный еврей? В лицо мне внимательно взгляни.
Гнусавый хмыкнул и заявил:
– Тогда двести.
– Дать бы тебе в морду разок…
– Сейчас полицию вызову.
– Да ладно, ладно, − сорок!
Национальная предприимчивость Ковальски взяла свое. Торговля еще не прекратилась, и шанс скрыться реально маячил перед Шрабером. Пауль толкнул закрытую дверь, и она легко распахнулась. За ней был длинный узкий коридор, освещенный одной лампочкой. Шрабер прошел по нему, спокойно открыл следующую дверь, и оказался на тихой, ничем не примечательной улочке. Жаркий день был в разгаре. Редкие прохожие шли по своим делам. Мимо протрусил нищий. От него пахло луком и дерьмом одновременно. Пауль провел рукой по голове и совсем не обрадовался лысине. Он подумал, что кожа на голове может сгореть под воздействием солнца. Ему захотелось