в итоге субъект также определяет себя в треугольнике. Например, я определяю себя в триаде «я – ребенок – жена» иначе, чем в триаде «я – семья – начальник». Такое триадное самоопределение является в том числе предпосылкой для умения соответствующим образом вести себя в рамках различных социальных ролей.
Важность триангулированных объектных отношений для психического развития
В нашей культуре первый треугольник объектных отношений построен на расширенной, за счет включения отца, диаде «ребенок – мать». Он облегчает ребенку разрыв ранних «симбиотических отношений» с матерью, восприятие и выражение агрессии, переживание или преодоление страха разлуки и возмездия, выдерживание амбивалентности, различение собственных и чужих эмоций и фантазий, а также конкуренцию; дает защиту от пугающей близости; компенсирует недостатки в отношении к тому или иному объекту; способствует формированию гендерной идентичности; облегчает овладение эмоциями (прежде всего разрушительными) и поддержание баланса между регрессивными и прогрессивными тенденциями; повышает уверенность в себе и шансах на собственное развитие.
Однако речь при этом идет не только о приобретении безопасности и автономии в «эдипальных» отношениях нуклеарной семьи, а о том, что каждый из этих этапов развития также облегчает ребенку завоевание новых объектов – например, воспитателей, учителей, друзей и т. д. Точно так же, как отец в качестве «другого» изначально противопоставлялся объектным отношениям с матерью, это положение «другого», «третьего» теперь занято новыми объектами по отношению к объектным отношениям с родителями[7].
Нуклеарная семья против новых форм семьи
Триангуляция понималась здесь как интрапсихический процесс. Само собой разумеется, что для нее требуется наличие соответствующих внешних отношений. При отсутствии отца (в семьях с одним родителем) или его потере по причине смерти, расставания или развода процесс внутренней триангуляции также не может иметь место или затрудняется, нарушается или откладывается, что может привести к задержкам развития, трудностям социальной адаптации и патологиям.
Если триаде «мать – отец – ребенок» приписывается столь решающее значение для психического развития, а также с учетом негативных долгосрочных последствий расставания родителей, возникает вопрос о долгосрочных последствиях: означает ли это, что с точки зрения нормального психического развития детей нуклеарная семья (а точнее, ее сохранение) должна считаться бесспорно лучшей в сравнении с расставанием (разводом) или альтернативными формами семьи?
Если бы такой вывод оказался верным, он повлиял бы не только на социальную оценку развода и расставания. Тогда любые усилия специалистов по оказанию помощи детям расстающихся родителей должны были бы сводиться к максимально возможной минимизации ущерба, а пострадавшие дети подвергались бы социальной стигматизации: расставание родителей являлось бы эквивалентом явного психического нарушения.