И тоже, между прочим, не за других! Но, в отличие от ранее упомянутых – привыкают. И та замолкает. Опять успех! Такое уж любимое слово у них. Усёк?
– Ну, повернули, Виктор Викторович! – Андрей восхищенно смотрел на председателя.
Тот удовлетворенно крякнул:
– Как ты сказал… смерть есть обыденное, очередное… из превращений? Пожалуй, соглашусь… А вот эти-то, начитанные… полбанки с луком в коромысло… вряд ли.
Платок вернулся в карман. С минуту каждый думал о своем.
– И вообще, много грусти в тебе парень, – Крамаренко вздохнул. – Заметно не только мне. Это хорошо и плохо. Плохо, что рано.
– Да повода гулять, вроде, нет, – чуть помедлив, ответил Андрей. – Вон, другие по три книги в год издают… бездарен или ленив, уж и не знаю на чем остановиться. Иногда и страницы за день не напишу.
– Приговариваешь себя. Тоже и хорошо и плохо. Попробую успокоить.
Председатель потрогал кончик носа, размышляя с чего начать…
– Понимаешь, Андрюша, быть молодым писателем невозможно. Если ты молод, закончил университет и пишешь – это ремесло. И будет оставаться таким, покуда не пройдешь длинный путь под названием «жизнь». По адовому полю ее.
– По адовому?
– Именно, дорогой. И путь тот одинаково горек у всех. И у богатея, утешенного «Форбсом», и у последнего беспутого пьяницы. Печальные университеты, брат. Не верь, кто отрицает. Без набитых шишек передать людям можно только пошлость и пустоту. Или выверт… увлекая подменой любви суррогатом, воспевая, там, силу… читай – насилие. – Собеседник откашлялся. – В подменах недостатка нет: красота, расчет, похоть – полки ломятся. А если освоил еще и восточные практики… есть и такие, получится удивительно полноценный бред. Они ведь меняют адекватность – губят принятое по родовой вертикали. Но оригинально, влечет, а значит – продаваемо! В общем и дело-то в последнем. Я уже говорил.
Он помолчал.
– Немногим, ох немногим удается оставить ремесло позади. – Председатель покачал головой. – И заметь, явный признак, что ты в заднице – плодовитость!
– В чем же отличие ремесла… от таланта? – Андрей вздернул брови. – Полно достойных и молодых. Всегда, подозреваю, было так. Толстой тоже не в пятьдесят начал.
– Верно. Но ремесло он оставил в пятьдесят. Кстати отличие того от другого мне помог понять один профессор, из «Строгановки». Много лет назад дочка моя, радость папина… дай бог ей здоровья, заканчивала школу и была, так сказать, на перепутье. Сын-то на футболе помешался, как и я по сей день, а она ничем особо не увлекалась, но при этом рисовала. Причем странные выходили рисунки. Изгибы, линии, переходы, оттенки, что-то похожее на миры… и вдруг подобие розы… из наколок иглой, короче, абстракция. Но смотришь – завораживает. Рисовала везде, в школе на уроках, дома, в гостях… где бумага попадалась. Взял я в охапку листочки те, да поехал