Ну, парни?
– Нам нужно обогнуть Джунгли, – начал Муха. – Попасть на ту их сторону. – Он замялся, подыскивая слово не такое страшное, как «Автово». – Вообще-то на Охту едем, – сообщил он, гордясь найденным в старой карте топонимом. – К его, – (пояснительный тычок пальцем) – тетке. Если ещё не померла.
– А если померла? – заинтересовался кто-то.
– Тогда к поверенному ейному. – Фиговидец так невозмутимо и академически увесисто шлепнул по ушам презренным просторечием, что всем стало не по себе.
– Под простого косишь?
Это сказал Пуля, он был тут как тут, прятался на другом краю стола, но не выдержал. Сказал он чистую правду, но поскольку сказал он её только для того, чтобы прицепиться, правда перестала собою быть. Нет, Фиговидец при всём желании не мог косить под простого, всё, что он для этого сделал бы, выглядело бы так, будто он потешается, передразнивает; он же всего лишь повёл себя как человек, пустивший в ход среди иноземцев их родной язык, выученный им прекрасно, но в тиши кабинета. Я заметил, что Протез смотрит на фарисея очень внимательно; внимательнее, чем на меня. Он не мог его опознать, точнее, опознавал в нём нечто, оставшееся за рамками любой возможной здесь классификации. Не короткие, но очень аккуратные волосы, одежда, осанка, интонации и, главное, несокрушимое благожелательное спокойствие, которое не могли стронуть ни минутная оторопь, ни минутный страх; весь человек, от ботинок до голоса и слов, – всё это было сочетанием признаков редких самих по себе и никогда не встречавшихся Протезу вместе. И надо думать, Протез опасался; конечно, было чего, любое неизвестное являлось угрозой, противостоять которой предстояло как-то учиться, и неужели (интересно, думал ли Протез в точности так) не достаточно угроз привычных и рутинных, чтобы ошарашивать человека ещё и такой новинкой. И он смотрел, поглядывал во все глаза.
– Охта далеко, – сказал он, небрежно перекидывая с общего блюда на свою тарелку куски колбасы. Колбаса во всех её вариантах была царицей этого стола: румяная, багряная, багровая, почти черная, прокопчённая на множество ладов. – В Джунгли не суйтесь.
– Площадь Мужества, – сказал Фиговидец с надеждой. – Хотя бы дотуда.
– Площадь Мужества? Понятия не имею. – Протез зорко зыркнул на ловкие, ничуть не обескураженные руки Фиговидца. – Бери, бери колбаску, у вас такой нет. – («У нас торгуют вашей колбасой», – обиженно вставил Муха. «Такой – не торгуют. Для себя делали, вручную».) – И что вы затеяли? – вопрошающий тяжёлый взгляд переместился на меня. – Ладно бы анархисты, – он задумчиво сплюнул в кулак, – а то ведь нормальные. – Едва это выговорив («нормальные»), он вспомнил о Фиговидце и замолчал.
– И у вас анархисты? – любознательно спросил Муха.
– Этой мрази везде полно. Выживаем понемногу.
– В Джунгли выживаете? – оживился Фиговидец. – Может, они нас там и проведут?
За столом заржали.
Я увидел, что хихикнул (удушливо, сдавленно, против воли) даже Пуля. Остальные смеялись охотно, радостно, сияя жирно лоснящимися лицами, блестя стаканами.