снова раздалось монотонное бормотание, звучавшее тем мелодичнее, чем дольше Фурия слушала его.
Она помедлила, прежде чем взглянуть на женщину в центре круга, но потом всё же посмотрела на неё. Умершая не выглядела умиротворённой, на её лице по-прежнему лежала печать страданий и лишений жизни в вечной темноте, печать потери половины собственных детей и печать невзгод, которые она, несомненно, претерпела, чтобы вскормить и вырастить выживших детей. Но она научила их говорить по-английски, научила языку предков, которые в незапамятные времена выпали из книг и были брошены умирать в этой пустыне.
– Буквенная Мария провела Мать пятнадцати из ночи в день, – подытожил Третий сын.
Вот каким был для чернильных поганок потусторонний мир – свет за пределами ночных убежищ, обещание света после жизни в темноте.
Слёзы бежали по щекам Фурии, мешаясь с пылью Забытых земель. Она медленно поднялась. Восьмой сын – мальчик, который привёл её сюда, – тоже вскочил на ноги. Некоторые из его братьев и сестёр посмотрели на неё. Третий сын растянул губы в гримасе, и Фурия поняла, что это улыбка, хотя с обычной улыбкой она имела мало общего: вместо зубов во рту были одни гнилые обломки.
Девочка, смачивавшая матери губы, тоже поднялась на ноги. Она и Восьмой сын встали слева и справа от Фурии.
– Я – Вторая дочь, – сказала девочка. – Ты провела Мать пятнадцати к свету. Теперь мы проведём тебя туда, куда ты захочешь.
Глава девятая
Вторая дочь и Восьмой сын отвели Фурию к границе лагеря. Они продолжали следовать за ней на некотором расстоянии, когда она взбиралась по каменистому склону, даже после того, как она объяснила им, что остаток пути она хотела бы пройти одна.
Последняя часть подъёма была почти отвесной. Вскоре Фурия добралась до крепостной стены, сложенной из обломков скал перед входом в бункер Федры. Когда девочка наконец преодолела подъём, перед ней открылась небольшая ровная площадка. В дальней её части располагалась металлическая дверь, ведущая внутрь горы, такая проржавевшая, что по виду она практически не отличалась от окружающих её бурых скал.
Из расщелин в скалах вдруг выступили четыре чернильные поганки. Все они были в камуфляжных армейских штанах и серых свитерах. Их головы были гладко выбриты, как у детей в лагере, из-под низких покатых лбов мрачно глядели широко расставленные глаза.
До сих пор Фурия каждый раз беспрепятственно проходила мимо постов, однако в этот раз один из стражников загородил ей дорогу.
– Дальше нельзя! – Его произношение было и вполовину не такое хорошее, как произношение Восьмого сына.
– Что произошло?
– Федра желает, чтобы ей не мешали.
Страж называл Федру по имени, а не титуловал её иносказательно. Фурия так и не поняла, была ли Федра узурпаторшей или благодетельницей чернильных поганок.
– Но ей кое-что от меня надо, – возразила она. Возможно, это была ложь, возможно, и не совсем ложь.
– Убирайся! –