на Старшую, на комнату 36 и бог весть на кого еще.
– Дайте. Им. Отдохнуть, – строго чеканю я. – Хотя бы отдохнуть. Иначе я создам вам кучу проблем, и вы от них не отвертитесь, ясно?
То, чем я руководствуюсь, – это не смелость и даже не норов, а, скорее, последний «банзай» камикадзе. Решительно пялясь в бородатое, изрытое оспинами лицо, я вовсе не уверен, что смогу доставить неприятности кому-то, кроме себя самого. Но что еще мне говорить? «Простите-извините»? А потом уползать, поджав хвост? От одной мысли об этом начинает мутить, поэтому сейчас я готов стоять на своем, даже если придется получить пару тумаков, а потом идти зализывать раны.
Изувер снова смотрит с усмешкой, затем вздыхает и оборачивается к ученикам.
– Десять минут отдыха! – кричит он тоном благодетеля. – Иначе ваш спасатель совсем разнервничается. – Изувер смеется, а ученикам, похоже, не до смеха. В направленных на меня взглядах я ловлю пусть и тоскливую, но благодарность. Конечно, у меня не получилось бы прекратить этот ужас. Кто я, в конце концов, такой, чтобы меня слушали? Изувер, похоже, и на десятиминутный перерыв-то согласился, только потому что оценил мой истерический героизм. Уверен, если б я перед ним стушевался, то уже наматывал бы круги вместе с учениками-мучениками.
– Шел бы ты отсюда, малыш, – невыносимо снисходительно напутствует Изувер. – Прогуляйся, проветрись, воздухом подыши. – На следующих словах его голос предупреждающе опускается и затихает: – И учти, в следующий раз я тебе с репутацией помогать не буду, усек?
Я громко выдыхаю, но нахожу в себе силы проигнорировать мрачный взгляд Изувера и направляюсь к тропинке.
– Эй, малыш! – окликает меня он. Я поджимаю плечи, но все же оборачиваюсь, не понимая, почему испытываю смесь тревоги и стыда. – Увидишь беглеца, отправь его обратно. Иначе хуже будет всем, поверь.
Я снова не отвечаю и спешу прочь отсюда дальше по дорожке. О ноге я забываю, ее успевает как-то незаметно отпустить. Про какого беглеца говорил Изувер, я не понимаю. Мысли мои занимает другое: хоть бы моей будущей кличкой не стало «Малыш».
Глава 6. Пудель
Темно-коричневая тюрьма строго режима остается позади, и я заставляю себя сбавить шаг. Ноги почти не гнутся, в животе ворочается противная муть, руки дрожат, я едва могу дышать и, кажется, сейчас разрыдаюсь. Едва минувшее злоключение, в которое я ввязался по собственной воле, всплывает в голове медленно, покадрово, как слайды диафильма.
Нет! Хватит об этом думать! – стараюсь приказать себе, но память отказывается слушаться и продолжает подбрасывать мне картинку за картинкой. Ухмылку Изувера, его угрожающе нависшую надо мной фигуру, непонятные объяснения и сопровождающие все это взгляды учеников, отчаянно смердящие надеждой, что я, – раз вмешался, – смогу им помочь.
Меня снова захлестывает злость, а из горла протискивается наружу бессильный всхлип. Глупо-глупо-глупо! Как же глупо! На что я рассчитывал? Что Изувер испугается моих угроз, раскается и всех отпустит? Он не похож на человека,