следует так бездумно разбрасываться. У других и этого нет. А ты – продать!
Эйнар лишь презрительно фыркнул, но спорить не решился.
– Смотрю я на вас, дети мои, и понимаю, насколько вы разные. Боюсь, как не станет меня, так перессоритесь между собой, как собаки дворовые. Вижу ведь, как грызётесь между собой каждый день.
– Нет, отец, что ты такое говоришь! – Тром всплеснул руками, – Мы ж братья родные, а братья – это навек, это ж святое. Скажи, Эйнар?
– Угу, – отозвался старший Йорвинг, – Это мы так, потехи ради.
– Хорошо. Надеюсь, что так. Главное, в обиду себя не давайте никому. Вместе держитесь всегда. Слышите? Помните о том, что вы братья и, когда я помру никого у вас не останется, кроме друг друга. Кровь от крови, плоть от плоти. И веру не теряйте в лучшее будущее, тогда оно непременно настанет. Лучше подумайте на досуге, как наследство делить будете, по-братски чтоб вышло, не обидеть никого.
– Не боись, отец, поделим как-нибудь.
– Вот и боюсь, что получится как-нибудь, а не по-хорошему, – проворчал себе в бороду старый Йорвинг, но ни один из сыновей не расслышал его слов.
Сказав, старик откинулся на подушку и прикрыл веки. Разговор дался нелегко и боль снова пронзила тело колючими иглами. Он чувствовал, что конец близок, несмотря на то, что сегодня болезнь слегка отступила и жар ушёл, дышать становилось тяжелее с каждым днем. Рудничная пыль основательно забила ему лёгкие, разъедая грудь жгучей кислотой.
Тром потянулся за курткой.
– Ты куда? – встрепенулся отец.
– Пойду пройдусь перед сном.
– Опять? – Эйнар наградил брата укоризненным взглядом тёмно-карих глаз.
Тром замер на пороге.
– Не прикидывайся, брат. Скажи ещё, что не знаешь, как вся улица только и судачит о том, что ты ходишь вечерами на небо пялиться? –Эйнар покачала головой, – Эх, Тром, братец, ведёшь себя, как дитя малое. Пора бы уже остепениться, о достатке подумать, о заработке хорошем, а ты всё в романтика играешь.
Тром уже набрал полную грудь воздуха, чтобы высказать брату, что он думает о золоте, богатстве и обо всех тех гномах, которых принято называть порядочными, но отец опередил его.
– Пускай идёт, – старый Йорвинг поднял вверх обтянутую сухой кожей руку и гнев, готовый захлестнуть Трома удушающей волной вмиг отступил, – Тебе чего с того, что он любит на звёзды посмотреть. Пускай идёт, мальчонка. У него своя жизнь, у тебя своя. Нечего навязывать свои мысли другому.
Эйнар сокрушенно покачал головой, но перечить отцу не смел, а потому снова просто промолчал.
Тром вышел за дверь и быстрой походкой направился вниз по улице, петлявшей узкой змейкой между приземистых домов. Оставив позади Западный Конец с его разбитыми мостовыми и висящим, подобно ядовитому туману запаху нечистот, Тром вышел на укатанную телегами дорогу, ведущую к шахтам. Дойдя до моста, широкой дугой перекинутого над Гиблой Падью, узким ущельем, что глубоким шрамом располосовало гору надвое, гном резко свернул