назад у него был такой благородный вид – прямо портрет на стене. А сейчас – еще немного, и будет просто мясник, а не король. Как это я так маху дала! Да ведь не я, а все эти паршивые Валуа. Кровь рыцарей-варваров сказывается вновь и вновь, и вот опять видишь этакого, из той же породы», – рассуждала дочь Медичи, – но лишь потому, что ее малоизвестные предки жили в удобных покоях, а не в конюшнях и военных лагерях.
Она сказала своим однообразным, тусклым голосом:
– Коли твоя сестра так ведет себя, мне скоро придется, пожалуй, назвать Генриха Гиза зятем. И кто тогда, мой бедный мальчик, возьмет верх – ты или он?
– Я! – прорычал Карл. – Я король!
– Божией милостью? – спросила она. – Одно тебе пора бы уже зарубить себе на носу: каждый король должен сам помогать этой Божией милости, или ему не удержать престол. Сейчас ты король, мой сын, потому что я, твоя мать, еще жива!
Все это она сказала особым тоном, знакомым Карлу с детства: слыша его, сын невольно вставал. Он и сейчас поднялся с кровати, где сидел в одной сорочке, из-под которой выпирали жирная грудь и живот; он стоял перед маленькой толстой старухой, готовый выслушать ее волю.
– А я не хочу, – отрезала она, – чтобы Марго вышла за Гиза, для меня его род слишком силен. Моя воля в том, чтобы она получила в мужья заурядного молодого человека, который будет нам служить.
– И кто же это?
– Он должен быть из хорошей семьи, но не влиятельной и в Париже неизвестной. Главное – я хочу иметь его под рукой. Тот, кто досягаем, уже не опасен. Своих врагов нужно держать при себе, в доме.
– Но ты имеешь в виду не…
– Я как раз договариваюсь с его матерью, – главное, пусть присылает его сюда, чтобы он прежде всего был в моей власти.
– Он же еретик! Моя сестра и еретик – о таком союзе никогда не помышляли всерьез!
– А если бы твой брат д’Анжу женился на английской королеве? Елизавета ведь тоже еретичка, и притом – великая государыня, собственной милостью.
– Она убивает своих католиков, – сказал Карл, скорей со страхом, чем с возмущением. Его мамаша слишком хитроумна. Даже религия не может обуздать в ней дух предприимчивости. Она изрекает самые чудовищные вещи, сохраняя при том полную непринужденность.
– Пусть английские католики сами о себе заботятся, да и французские тоже, – добавила она.
Карл опустил глаза и что-то буркнул, на большее он не дерзал.
– Ведь существует еще испанский король, – проворчал он наконец.
– Моя дочь, королева Испании, умерла, – заявила Екатерина без всякой скорби. – Отныне мне приходится опасаться со стороны дона Филиппа только того, как бы он не воспользовался моими затруднениями. Поэтому мои протестанты мне нужны. – И про себя добавила: «А когда у меня больше не будет в них нужды, я поступлю с ними в точности, как поступает королева английская со своими католиками».
Но зачем ей было открывать все это своему бездарному сыну? И она перешла к тому, для чего он ей был нужен.
– Твою