Крокодил или война между добром и злом, случившаяся в царствование Людовика XV
учителя" (вот привычный ярлык для поэмы)» [Guaita 1920: 406].
На наш взгляд, не менее прав Гуайта и когда даёт этому произведению высокую оценку:
«Ну что же, мы свидетельствуем здесь – и не уличит нас во лжи ни один [мартинистский] посвящённый, получивший настоящие наставления – что "Крокодил" – это удивительная бурлесковая эпопея, в которой раскрывается Великая тайна, бёмевская Mysterium Magnum (Великая тайна – М. Ф.)» [Guaita 1920: 406].
Насколько справедливы эти оценки, читатель сможет судить сам. Что касается поэтических достоинств поэмы, нужно сказать, что ещё при жизни Сен-Мартена стихи его далеко не всегда хвалили. Он передаёт слова одного богослова (пояснив: «только от таких людей подобных соображений и можно ждать»), сказанные по поводу стихотворных «Стансов о происхождении и предназначении человека»:
«Если бы тому, кто сие написал, было восемнадцать лет, то можно было бы сказать – работа удалась на славу» [MP. № 677].
Сам Сен-Мартен оценивал свои стихи невысоко [MP. № 689], к тому же они отнимали у него много сил [MP. № 77]. «Крокодил», построенный на чередовании прозы и стихов, произведение для него уникальное. Впрочем, были проекты и других беллетристических произведений, которые так и не были им осуществлены. История из криминальных сводок города Тура (молодого солдата, снимавшего жильё у пожилой пары и представившегося их сыном, они убивают после того, как берут у него крупную сумму в долг) внушила ему сюжет для драмы. Она должна была заканчиваться моралью – отец понимает, что убил своего настоящего сына. Сен-Мартен думает о её написании, но: «я уже не в том возрасте, чтобы осуществлять подобные предприятия, живая линия [судьбы моей] слишком крепко держит меня в своих руках» [MP. № 346]. Примечательная особенность «Крокодила», чередование прозы и стихов (прозиметрум), которым написана, к примеру, «Новая жизнь» Данте, была обусловлена спецификой самой «поэмы», в которой элементы философского трактата сочетаются с любовно-приключенческим романом, не чуждым визионерству. Сен-Мартен мечтал об идеальном совмещении «стройно-логического» (de la méthode) и «страстно-увлечённого» (de l’enthousiasme). Первого компонента в его трудах хватало, а вот со вторым он побаивался переборщить, хотя лучшим аргументом против «мёртвых» сенсуалистических и материалистических систем считал «живые» примеры, способные нелюбимым Сен-Мартеном философам «поддать жару» (réchauffer): «Отправляться искать жизнь нужно к самой жизни» [Saint-Martin 1807 II: 120–121]. Таким образом, философские монологи мадам Арев, обращённые к членам Общества Независимых, поучения Елеазара Ле Жанье и «назидательный рассказ одного незнакомца» для автора поэмы были так же ценны, как и оттеняющие их «занимательные» сатирические отрывки из «речи учёного оратора». Поэма дала Сен-Мартену возможность проявить себя как писателя в собственно художественных её эпизодах. Колоритны повествования Урдека о посещении «адских» глубин Крокодила и городе Аталанта, законсервированном в чреве Крокодила и ставшем подобием «Атлантиды», и рассказ с мыса Горн. Любовная линия Урдека и Рахили даже не невинна, а буквально стерильна