был весь расчет операции. Через несколько минут в зале появился Кюхельман. Он подсел к его столику и заказал себе ужин. Ожидая заказ и потягивая пунш, Кюхельман испытывающе посматривал на Серьговского. Тот сидел с беспечным видом, не торопясь жевал бифштекс, искусно скрывая свое волнение. Наконец Кюхельман не выдержал:
– Ну, что, капитан, доживаете последние деньки мирной жизни и собираетесь опять в Сталинград?
– Да, уже надоело бездельничать, – как можно равнодушнее промолвил Серьговский.
– Можете не спешить, господин Биргер, в этом уже нет нужды. Сегодня Паулюс сдался русским со всей своей трехсоттысячной армией.
– Не может быть! – воскликнул Серьговский.
– Может, дорогой мой друг, может. Возблагодарите Бога, что вы сейчас не там.
– Но где же честь мундира? Уж лучше бы он застрелился, – продолжал изображать негодование Серьговский.
После ужина, прощаясь, Кюхельман сказал:
– Выздоравливайте, голубчик, и приходите к нам в штаб, люди с вашим опытом всегда нужны.
Это было как раз то, что хотел услышать Серьговский. Первая часть плана операции удалась на славу.
Вот уже неделя, как Серьговский служил при штабе Восточной резервной армии. К серьезной информации его не допускали. Но даже те сведения, которые он сумел собрать из косвенных источников, вызвали интерес и одобрение Центра. Серьговский понимал, что спешить и рисковать по пустякам пока не стоит. Необходимо выждать момент, когда откроется возможность добыть главную информацию, ради которой его сюда и направили. А такой информацией могли быть только данные о дислоцировании резервной армии на Восточном фронте.
Как-то раз, прогуливаясь в воскресенье по городу, он вспомнил о Коле Пашкевиче и решил посмотреть на паренька. Было около трех дня. Он прошел в сквер и сел на противоположной стороне от условленного места. Ровно в пятнадцать часов подошел паренек лет восемнадцати и присел на ту самую скамейку. Посидел со скучающим видом минут пять, встал и пошел в сторону храма. Взойдя по ступенькам на паперть храма, он три раза перекрестился и зашел внутрь. «Молодец, – про себя отметил Серьговский, – делает все натурально. Из такого паренька получится неплохой разведчик».
В это время мимо него проходил высокий худой священник, в длинном сером пальто поверх подрясника и с надвинутой на глаза черной скуфьей. Проходя мимо Серьговского, он мельком глянул на него. Тому показалось, что священник вздрогнул. Уже отходя от Серьговского, священник еще раз оглянулся на него каким-то странным взглядом. То ли удивленным, то ли испуганным. «Неужели он меня узнал?» – эта первая мысль обожгла душу разведчика. Но уже другая мысль посмеялась над первой: «Кого, собственно, узнавать? С двадцать пятого года я за границей, после сразу арест, а там война. Собственно, в России меня никто и не видел. Здесь я вообще никогда в жизни не появлялся. Ерунда, это у меня от переутомления воображение разыгралось». Но как бы Серьговский себя ни успокаивал, в душе все