на них напал столбняк, или они словно были аппликациями или керамическими фигурками. Андрею показалось странным, что птицы вообще не издавали никаких звуков. Но время от времени то одна, то другая пара оживала и пикировала на драконов, сменяя уставших товарок.
– Кажется, я вижу то, что никогда не видел прежде, – сказал Андрей. – И даже не удивляюсь этому. Как, впрочем, уже не удивляюсь и тебе, – он хмыкнул. – Надо же! Сама Мэрилин рядом со мной, совсем как настоящая, а я отношусь к этому как к само собой разумеющемуся. Наверное, это плохо, когда человек перестаёт удивляться. Значит, в нём что-то изменилось?
– Ты не помнишь этого? – Мэрилин подмигнула и лукаво улыбнулась. – Полноте! Ты прекрасно помнишь, как твою плоть поглотили эти ненасытные твари, они обглодали каждую косточку и бросили тебя там, на горе. Тебе показалось, что ты перестал существовать. Разве не так?
– Так, – кивнул он. – Но я откуда-то знал, что на самом деле не исчез, плоть – это всего лишь оболочка, которую нужно сменить, как меняют одежду. Ещё я почувствовал, что и внутри меня что-то изменилось. Что именно – не знаю. Но я – это уже другой я, спокойный, прочный, другой, – он с удовольствием повторил: Да, именно: другой. И ты меня уже не пугаешь, хотя я понимаю: никакая ты не Мэрилин Монро, ты – Ниохта, Впрочем, я не знаю, что ты на самом деле представляешь из себя. Может, испугаюсь. Но я готов к самому неожиданному.
Внезапный порыв ветра распахнул халат Мэрилин: под ним была тёмно-серая масса, она надувалась сизыми пузырями, готовыми вот-вот лопнуть, пульсировала и взрывалась фонтанчиками аспидных брызг. Андрей успел разглядеть всё это, прежде чем женщина ухватила полы и прикрыла колени. Но от неё не ускользнула брезгливая гримаса, которая мгновенно исказила лицо Андрея и так же быстро исчезла.
– Ты ещё не готов, – с сожалением молвила женщина. – Но мне на это плевать. Я слишком долго ждала подходящее человеческое тело. Промедление означает смерть. Я хочу жить.
Он чувствовал себя опустошенным: будто внутри ничего не было, осталась только оболочка тела – ни сердца, ни лёгких, ни желудка, ни других органов он не ощущал, разве что в районе пупа – лёгкое покалывание, словно маленькая иголочка в него тыкалась. Женщина легла рядом с Андреем и только протянула к нему руки, как на дереве раздался оглушительный треск, и рядом с ними шмякнулось что-то тяжёлое. Андрей приподнялся и обнаружил на траве обломившуюся ветвь. В тёмно-зелёных глянцевых листьях молчаливо и неподвижно сидели пёстрые птички. Падение с дерева их ничуть не взволновало. Казалось, они были чучелами. Однако из чёрных бусинок их глаз сквозило живое любопытство.
– Птички-чока, – сказала женщина. – Так их зовут. Ещё до того, как ребёнок родится, чока откладывает в него оми. По-вашему это значит душа. А на самом деле – это яйцо чока, – она хихикнула. – Ты и этого не знал?
Говорить ему не хотелось, и он лишь отрицательно мотнул головой.
– Правильно, –