бублика, который выдавал себя за солнце. Под облаками сновали веселые компании скворцов, голубей, ворон и прочих пернатых, и летали они здесь как-то более организованно, чем можно было наблюдать в Лондоне.
– Смотри, – протянула руку Занна.
В небе показались еще какие-то птицы, немного знакомые девочкам по картинкам, что-то вроде цапель или огромных грифов. В небе летало еще какое-то существо, совсем не похожее на птицу; может, это было и не существо вовсе. Оно вдруг громко каркнуло и куда-то пропало.
– Ну что, – прошептала Диба, постукивая пальцем по стойке автобусной остановки, – как ты думаешь, что за нами сейчас придет?
– Не знаю, – ответила Занна.
– Караван верблюдов?
– Или пароход.
– Или карета, как за Золушкой?
– Или русские сани.
Но улыбки сразу сбежали с лиц подружек, когда вдруг откуда-то послышалось знакомое урчание автомобильного двигателя. Из-за угла вывернул обыкновенный двухъярусный автобус красного цвета.
– Ну надо же… – пробормотала Диба.
– Настоящий автобус, – закончила Занна.
Обадэй Финг так и сиял от удовольствия.
– Ну разве это не чудесно! – повторял он.
Внешне автобус выглядел так, будто только что побывал в аварии: стекла кое-где потрескались, на боках множество вмятин. Вместо номера у него болтался какой-то непонятный знак, то ли нарисованный от руки рулон бумаги, то ли просто случайный узор. Это был старинный «рутмастер», с открытой площадкой в задней части и отдельной кабиной впереди для шофера – в Лондоне эта модель давным-давно отслужила свой век и была списана вчистую.
За рулем автобуса сидела женщина в истрепанной униформе и темных очках.
– Это наш кормчий, – сказал Обадэй. – А вместе с ней и один из лучших наших нонлондонских бойцов. Защитник, так сказать, нашего транзита, священный воитель транспорта.
– Доброе утро, – широко улыбнулся мужчина, спрыгивая с подножки транспортного средства.
– Кондуктор автобуса, – прошептал Обадэй.
Кондуктор был облачен в старинную униформу Лондонской транспортной службы. Во многих местах она была порвана, зашита, снова порвана и снова зашита, но была чисто выстирана, хотя кое-где и виднелись пятна и какие-то подпалины. На груди у него на ремне свисала какая-то хитрая штуковина, по которой он непрерывно барабанил пальцами. Кроме этого на шее висели бусы и несколько амулетов, а на кожаном поясе болталась полицейская дубинка.
– Миссис Жажаба, – сказал кондуктор, снимая фуражку и кланяясь пожилой женщине. – Очень, очень приятно, как всегда. Снова на станцию Манифест? А вы, мадам? – Он вежливо наклонил голову в сторону лобстерши. – Молчите, я попробую угадать… До эстуария? Не забудьте, у вас там пересадка! Пожалуйста, прошу вас, проходите. А вы, сэр… – Он повернулся к Обадэю.
– А вот этого я вовсе не обязан… не могу вам сказать, – запинаясь, проговорил Обадэй. – Не скрою, это для меня большая честь, высокая, так сказать,