верное слово. В голове крутилась всякая глупость.
– Пригласить тебя поужинать и прогуляться. Но, видимо, зря.
– Я очень хочу есть, – призналась я, вспоминая невкусное печенье и кофе часа два назад.
– Я тоже ещё не обедал.
– Тогда идём?
Ночной Париж создан, чтобы примирять и ставить всё на свои места. Мы брели в направлении Лувра, внезапно восставшего перед нами светящимся чудом света и также быстро пропавшего, когда мы пересекли площадь и направились от Шателе к Риволи. Группки парней, громкие споры; молодёжь прямо на асфальте перед гротескной громадиной центра Жоржа Помпиду, ночные павильоны со всякой всячиной, фонтаны, переходы, похожие на крыло динозавра.
Огоньки окон, запахи кофе и китайских специй из забегаловок с прилавками с горками отчаянно зажаренных креветок на шпажках, куриных крылышек в соевом соусе и всех видов риса; звуки сирен и гул машин, обрывки музыки из-под ярких пятен кафе, забитых под завязку. Ловко шныряющие официанты между круглыми столиками; посетители, занявшие все стулья лицом к улице и вызывающие зависть моего прилипшего к спине желудка.
Наконец, нашли себе место и мы. Заказали что-то незатейливое. Финн отошёл очень быстро и начал шутить так, словно никакой размолвки между нами не было, и это чувство – что мне легко с ним и хорошо, и что я знаю его тысячу лет, закрепилось в душе прочным якорем. Он так заразительно улыбался! Я совершенно растаяла, решив, что буду ему верить. В конце концов, это приятно…
– Сколько тебе лет? – спросил Финн, игриво крутя в пальцах вилку.
Огоньки иллюминаций на столбиках уличного кафе отражались в его глазах, как новогодний праздник.
– Двадцать три, а тебе?
– Двадцать шесть, я старше. И кем ты работала в своей прошлой жизни?
– Я и в прошлой, и в настоящей жизни историк, – соврала я, вдруг не желая говорить такое социально не значимое «секретарша». – Просто в отпуске.
– Оу! Неужели сидишь над бумагами в пыльной библиотеке в старинных чёрных нарукавниках и в сексуально сдвинутых на нос очках выискиваешь никем не найденный исторический факт?
– Почти.
Я рассмеялась, а Финн продолжил рассыпаться лукавым фейерверком улыбок и искорок:
– Я угадал, я молодец! Так и представляю, как ты гонишься за фактом с лупой по огромной старинной книжке, а эти коварные мелкие буковки убегают от тебя, крича: – Финн презабавнейше сымитировал писклявый голос мультяшек: – «О нет, Боже! Она нашла нас! Спасайся, иначе она получит Нобелевскую премию!»
От смеха у меня выступили слёзы, и я, тщетно пытаясь быть строгой, заявила:
– А вдруг я не книжная крыса, а русская Лара-расхитительница гробниц?
Финн смерил меня взглядом. Заглянул под стол, осмотрел с обеих сторон. И мотнул головой:
– Неа. Во-первых, не русская. Во-вторых, все мумии восстанут при виде такой короткой и соблазнительной юбочки, и тогда уже придётся убегать тебе: «А-а-а! Не ловите меня! Я историк, а вы артефакты, это я за вами охочусь! Ой, помогите, они тянут меня в склеп!»
Я