как мантра, – Kyrie eleison, – струилась, завораживала, переливалась, что-то меняя во мне. Показалось, что слова должны быть иными, а переполненному чувствами сердцу в груди стало тесно. Ревность, сомнения, дрожь, страх, нежность, любовь вспыхивали во мне поочередно, с перегрузкой. До боли в висках.
Но любви было больше. И сложно было выдержать! Ощущение света из груди вырвалось наружу, как круги по воде. Я открыла глаза.
– Иди к нему! – скомандовали слева. – Прямо по центру. Не быстро. Через десять шагов сними капюшон, ещё через три расстегни пуговицу плаща.
– А дальше? – спросила будто бы не я, а мои губы на автомате.
– Как почувствуешь.
Мне было всё равно. Хотелось к нему – источнику моей вибрации, мурашек и энергии! Кем бы он ни был и как бы его ни звали! Только к нему, и будь что будет!
Я пошла к алтарю, как было велено, точнее, тело пошло, а я… парила. Какая-то часть меня считала: один шаг, два, три…
Кажется, он увидел меня! Да, сегодня он был обижен и, на мой взгляд, чересчур. Но почему-то сейчас это было неважно.
Десятый шаг.
Браслеты на запястьях жали, как кандалы. Я скинула капюшон. Свет упал на меня. Им словно играл кто-то, хотя мы же не в сказке, тут светооператоры…
Финн широко раскрыл глаза. Ошеломлённо, словно не видел вечность. И ринулся ко мне, прекратив петь. С его плеч упал чёрный плащ, Финн оказался в футболке и джинсах. Откуда-то вступил невидимый мужской хор, повторяющий ту же строку под ту же вибрацию на нескольких аккордах оргáна.
От ощущения мистерии по моей коже пробегал холодок. От того, что Финн бросился ко мне – тепло. Холод и жар смешались во мне, закрутились жгутами, как две змеи на кадуцее. Мраморные лики святых безразлично смотрели на нас.
Три шага. Я расстегнула плащ. Он упал к моим ногам в тот момент, когда Финн с лицом, узнавшим в толпе ту, кого потерял сто тысяч лет назад, обхватил мои плечи.
– Ты! – горели его глаза. – Ты! Ты! Моя Нефертити! Ты! Я люблю тебя!
Во все окна разом, как взрывом, ворвался свет, солнечный, разноцветный слоистыми пятнышками от внезапно прозревших витражей. Красные, жёлтые, синие лучи мешались в его волосах, запутывались в гофрированных складках моего платья. А на затянувшихся паутиной паникадилах, свисающих с потолка на металлических цепях в одно мгновение зажглись свечи. Магия! Он любит?!
От волнения дышать стало невозможно, но зелёные глаза в пушистых ресницах, слегка безумные, искрились любовью и нежностью.
Финн повторил как-то особенно, даже гордо:
– Я люблю тебя! Ты – моя Нефертити!
– И я тоже, – выдохнула, наконец, я. – Я люблю тебя!
Его лицо стало светлее. Финн подхватил меня на руки, закружил радостно. Только б не слетел этот парик с головы!
Счастливый, Финн опустил меня на древний кафель. И поцеловал. Я обхватила руками его стриженный затылок, шею, плечи. Мы не виделись с ночи, мы не виделись тысячелетия.
Кажется, нас снимали… Кажется музыка изменилась… Кажется, это был просто клип… Кажется…
Глава