празднику Введения во храм Пресвятой Богородицы. Обычно в этот день к монастырю сходились многие крестьяне из окрестных сел и деревень. Шли по сельским дорогам крестными ходами с хоругвями и крестами. Но в этот раз служба уже началась, а еще ни одного крестного хода в монастырь не прибыло. Игуменья очень беспокоилась. Вскоре прибежал один крестьянин и сказал, что все дороги к городу перекрыты красными, ждут наступления Добровольческой белой армии и крестные ходы остановили, а мужиков, годных по возрасту к службе, тут же рекрутировали в красные части. После службы, уже к вечеру, в верстах пяти от монастыря послышались канонады орудий и выстрелы. К ночи все смолкло. Утром принесли радостную весть – город освобожден от большевиков. Из тюрьмы выпустили всех арестованных по обвинению в контрреволюции. Вновь налаживалась привычная жизнь. Открывались лавки и рестораны. в городском саду зазвучал оркестр, как в старые добрые времена. Мать игуменья, узнав обо всем, сказала с горечью:
– Не пьянствовать и веселиться надо, а молиться Богу о спасении земли Русской.
На следующий день Анне передали о желании какого-то офицера видеть ее. Матушка игуменья благословила послушницу выйти к посетителю, но только в сопровождении монахини Корнилии. В церковном дворе перед монастырским собором поджидал молоденький прапорщик. Анна хоть и с трудом, но узнала в нем Тураньева. Первым ее желанием было развернуться и уйти. Тураньев, словно почувствовав настроение Анны, поспешно шагнул ей навстречу:
– Анна Александровна, у меня к вам вести о родителях ваших.
– Что с ними? – в волнении воскликнула Анна и шагнула так близко к Тураньеву, что Корнилия громко хмыкнула, напоминая о приличии для послушницы монастыря.
– Успокойтесь, они живы и сумели выехать в Финляндию. Очень скорбели о вас.
– Слава Богу! – Анна облегченно вздохнула и перекрестилась.
Тураньев бросил взгляд на стоящую невдалеке монахиню Корнилию, и наступило неловкое молчание. Анна чувствовала, что Тураньев хочет что-то сказать, но не решается. Исполненная благодарности за известие о родителях, она не могла уйти сразу, не поговорив с ним хотя бы из вежливости.
– А как ваши родители? – спросила она, не поднимая головы.
– Их сожгли в нашей усадьбе.
– Как сожгли?! – вскрикнула Анна, подняв испуганный взгляд на Тураньева.
– Заперли в собственном доме и подожгли. – При этих словах Тураньев потупился.
– Кто?
– Разве вы не знаете? – Тураньев уже в упор смотрел на Анну.
Она молчала, понимая, что это не вопрос.
– Я буду их уничтожать, всех, – сказал вдруг Тураньев с таким ожесточением, что Анна отшатнулась от него.
Словно опомнившись, Тураньев вновь поник головой.
– Простите, ради Бога, Анна Александровна, и помолитесь за моих родителей. Честь имею.
Он козырнул и, четко, по-военному развернувшись, решительно зашагал к воротам монастыря.