в руки» – это также бессмысленно и раздражающе, как попытки рассказать пациентам онкологического отделения о том, «что все что происходит – к лучшему!». Щемящее чувство непоправимой трагедии укоренилось во мне с той минуты как пришло осознание совершенного.
Хотя с другой стороны, что ужасного я совершил? Отнял жизнь? Причинил боль? Возможно. Не будем забывать, что я ничего не помню и мои выводы основываются лишь на анализе результата. Но, пусть так. Кто сказал, что убить человека это плохо?
Я просто внес изменения в существующую диспозицию. Ведь плохим это является лишь с точки зрения общественной морали и устоявшегося социального контракта, производными которых стала ответственность, которую я должен нести в юридической плоскости и страдания в плоскости моральной. Но, что, если тот мужчина был педофилом или собирался совершить покушение на жизнь президента. Ведь, исходя из той же логики я совершил положительный поступок, благотворно влияющий на функционирование социума и упрочающий все эти химерные нити, поддерживающие выдуманные правила.
Как насчет такой точки зрения? Тогда получается, что я положительная сила. И почему я должен ощущать душевные терзания и прятаться за мусорными баками, пробираясь по закоулкам Сиэтла и вздрагивая от каждого шороха?
Кстати, а как живется праведным католикам или, тем более протестантам? Последние ведь не практикуют даже молитвы святым. И, насколько мне известно все основные религии не приемлют сотворение кумира, не говоря уже о поклонении ему. Что такое социальный контракт, если не новый мессия? Интегрированный во все духовные течения человеческой, подобно дьяволу, лицемерно и лживо проникший в души и умы людей. Религия в религии, торжество лицемерия и декларация о тупиковости эволюции.
И чувство вины, скользкой змеей обвивающее мое сознание – лишь иллюзия, порожденная традиционным грузом правил, придуманных не мной.
Это были весьма удобные мысли. Они позволяли снять с души хотя бы часть груза, утопив его в сладком нигилизме. Жонглируя ими я загонял панику на дальние рубежи своего сознания. Но, борясь с ней я порождал еще одного врага – настойчивый голос подсознания, который твердил, что я несу бред.
Но останавливаться было нельзя. Любая пауза чревата высвобождением паники, которая не оставит мне шанса, завладеет разумом и телом, погасит волю к жизни. Было занятно думать о том, что я так пекусь о собственной жизни, лишив ее другого человека. Я ощущал, что танцую подле черты, отделяющей меня от трясины безумия, лихорадочно ища возможность продлить эту пляску и не переступить черту.
Причин для паники у меня было предостаточно. Но как только мне начало казаться, что я систематизировал их все, и нашел пути к их подавлению, всплыла еще одна причина. Грозящая стать приоритетной.
«Сахаптин 1Э». Плоский кусочек ярко-зеленого пластика, лежащий во внутреннем кармане спортивной куртки и хранивший тонкую иглу и емкость с препаратом, поддерживающим во мне жизнь.
Этим злополучным утром я как раз направлялся