любимый Синдзюку. Интимный бар величиной с платяной шкаф, хозяйка которого, Майда, к одиннадцати часам всегда пьяна, черный прилив в Атами, массаж, «синее кино»…
Сентиментальное путешествие в уютном сонном вагоне поздней осенью через Польшу и Чехословакию. Вена, Линц, Зальцбург, «морозный ипподром в Зальцбурге» – лукавая выдумка товарища, Грац, Инсбрук, звенящий в холодной ночи мост «Европа», Брегенц, огромный сенбернар, уступивший мне дорогу на снежной тропинке и долго глядевший вслед задумчивыми глазами, автобаны, Северная Швейцария, напоминающая вылизанный городской парк, атомный центр в Женеве, ночной Мюнхен, пьяный утренний Мюнхен, белки в саду, заваленная снегом пустынная воскресная Бавария, по улицам городков слоняются только летчики НАТО…
Но это же далеко не все. Если порыскать в памяти, можно найти тысячи новых подробностей, тысячи новых слов, можно даже вспомнить день за днем, будут некоторые провалы, но…
Потом порыщу. Пока что соорудим каркас пропавшего года. Итак: точки опоры, узлы – это мои прошлогодние труды. Между ними натянуты тугие серебряные провода – мои путешествия. Все это сооружение покрываем переливающейся мыльной пленкой. В результате – красивая завершенная форма, прямо хоть в музей. Кто говорит, что все кануло в Лету? Не надо размягчаться, раскисать, небольшое волевое усилие, и вы сооружаете красивую переливающуюся геометрическую фигуру, модель пропавшего года, внутри которой… внутри которой, разумеется, женщины.
Женщины! Вот это находка! Вот что никогда не канет в Лету, ни один женский взгляд, ни одно прикосновение, ни одна ссора, скрещенье рук, скрещенье ног, судьбы скрещенье… Итак, внутри моей модели глаза и брови, линии ключиц, соски, губы, линии причесок, броши, пряжки, линии бедер, огромная, медленно вращающаяся слеза. Могу себя поздравить – мой год спасен…
О как мне жаль, что этот день уходит, что сын уходит, что отец уходит и трактор маленький уходит по лугам.
Наконец мы вышли на песчаную косу, и здесь действительно было пустынно, хотя в непосредственной близости к лесу вдоль шоссе встречались нам размякшие разбухшие пикники, и опорожненные консервные банки, и пустые сигаретные пачки, и скромные кучки навоза как финал нехитрых пиршеств на лоне природы.
– …понимаешь ли, равновесие в этом районе представляется мне мнимым, – говорил отец. – Можно ли говорить о спокойствии, когда накопилось столько… – Он на мгновение остановился и задумчиво покрутил пальцами в воздухе, подыскивая слова. – Когда накопилось столько…
– Взаимных болей, бед и обид, – почему-то сказал я.
– Правильно! – радостно воскликнул отец. – Видишь, ты все-таки иногда можешь трезво оценить обстановку.
Мне стало стыдно.
Мы разделись, побоксировали, потом подошли к воде. Зеленая ряска колыхалась, слегка притрагиваясь к пальцам ног. Успокоительно пахло пресной водой, знойным хвойным настоем, прокисшими батарейками бесчисленных транзисторов.
Целый год они играют
На кларнете и трубе.
Тра-пам, па-ри-ра-ри-рам-пам,