У него две трубы. Одна печная, а другая лабораторная.
– Так это ж дом-с-трубой! Так бы и сказали. – Извозчик облегченно фыркнул, не хуже коня. – Это ж в конец Гатчинской дороги надо.
– А я что говорил! – заявил Аполлон Григорьевич радостно. – Ничего не знают, а в извозчики лезут.
– Два двугривенных стоит.
– Грабеж, честное слово! – сказал Лебедев и полез в пролетку. – А вы чего, коллега, ждете? Может, вам особое приглашение подать?
– Наслаждаюсь вашим общением с народом, – ответил Ванзаров, устраиваясь рядом. – С актрисами и трупами у вас выходит куда веселей.
Лебедев сделал вид, что не расслышал, упорно молчал всю дорогу и только обнимал походный чемоданчик, пока пролетка не остановилась у покосившегося заборчика. Дом учителя в отставке казался таким старым и ветхим, что жить в нем мог только увлеченный наукой человек, которому дела нет до бытовых мелочей. Краска давно облезла, крыша нависала так подозрительно, словно намеревались съехать на голову гостям, а во дворе царила никем не сдерживаемая свалка. Покосившиеся окна были распахнуты во всю ширь, но комнаты скрывали от любопытных глаз ярко-бурые шторы. Сквозь них пробивался свет и неразличимые звуки.
Взбежав по ступенькам крылечка, Лебедев со всей силы дернул шнурок колокольчика. Дверь распахнулась, как будто хозяин ждал поблизости. На пороге показался господин, ростом не уступавший Лебедеву, в домашнем халате, заношенном до дыр. Щеки его цвели раскаленным цветком. Гребенка давно не касалась волос, а в глазах стояли слезы, из-за чего он щурился. Можно было не сомневаться, кто предстал во всей красе.
Федоров вскинул руку, точно памятник римскому императору, и громогласно выразил переполнявшую его радость.
– Господин Лебедев! – вскричал он. – Сегодня лучший день в моей жизни. Вы тоже приехали! И сынка захватили! Я так рад, так счастлив!
Аромат, источаемый хозяином вечеринки, указывал, что градус радости поднят значительно. Федоров схватил дорого гостя в объятия и принялся тискать и мотать из стороны в сторону, как куклу. Что удалось бы далеко не всякому.
Аполлон Григорьевич вырвался с некоторым усилием и несколько придушенным. Оправив пиджак и сбившийся галстук, он представил Ванзарова близким другом и коллегой. Что для первого впечатления было достаточно.
Иван Федорович схватил Ванзарова за обе руки, словно собирался вальсировать, сжал их мертвой хваткой и заглянул в глаза, как настоящий педагог: проникновенно и глубоко. Словно хотел проникнуть в бездонные пропасти его души. Такой фамильярности Ванзаров не выносил, но взгляда не отвел, только с некоторым усилием выдернул кисти рук. Силищей учитель обладал неимоверной.
– Служите, юноша? – со слезой в голосе спросил Федоров.
– Служу, – признался Ванзаров.
– Служите честно! России нужны бескорыстные и честные сыны.
Возразить было нечего. Ванзаров только вежливо поклонился.
– Где получали образование? –