конец и самый короткий. И еще много всего, пока им это не надоело и капитан не дал команду приниматься за работу.
Меня не привлекали в связи с моим несовершеннолетием. Я должен был быть вечным вахтенным у трапа. Но как только капитан по делам сходил с судна, я сразу бежал в трюм, стропил груз, таскал пустые двухсотлитровые бочки. Капитан это увидел и дал команду боцману: дескать, если хочет – пусть работает. Я находился при боцмане, выполнял все его указания. Он был участником Второй мировой войны и стал для меня наставником. Он был очень внимательным человеком, и я вспоминаю его с большой благодарностью.
Начался второй курс, мы уже привыкли и к дисциплине, и к расписанию занятий. После практики и небольшого отпуска мы очень быстро включились в учебу, а в выходные у нас в училище играла своя джаз-банда, которой руководил наш товарищ Жора Себов. Он играл на контрабасе, еще два курсанта – на духовых инструментах и один – на флейте. Конечно, я тоже иногда приходил на эти вечера, но зачастую только сидел и наблюдал, как отплясывают мои друзья. Мне было шестнадцать с небольшим, а многим моим товарищам – уже по двадцать лет и больше.
Правда, в школе была девушка – Марта, которая мне нравилась, и я ей однажды сказал, что люблю ее. Марта хотела окончить десять классов, поступить в Одесский университет на филологический факультет и изучать русский язык и литературу. Мы встречались в деревне, но летом можно долго гулять, а зимой не очень, и мы иногда договаривались: или я к ней в гости приходил, или она ко мне. Родители – и мои, и Марты – знали, что мы дружим, и ничего против не имели. После восьмого класса она уехала в Белгород-Днестровский и поступила там в девятый класс, а я уехал в Одессу и учился в мореходке. Она часто приезжала ко мне, когда я был в увольнении, и мы ходили в кино, гуляли по городу, потом я провожал ее или на поезд, или на автобус (поездом можно было доехать прямо до Белгорода, а автобусом – до Овидиополя и оттуда катером уже в Белгород). Почему-то я был уверен, что окончу мореходку, а она университет, и мы поженимся. Так мы с ней планировали. Но после девятого класса их школу перепрофилировали в техникум рыбной промышленности, и по окончании техникума она пропала. Я переживал по этому поводу, но учеба шла своим чередом, были другие заботы.
Помню, как-то раз пропал у нас курсант Румянцев: в экипаже не ночует, и где он – никто не знает. И вдруг через его родственников мы узнаем, что у него сифилис. Нам никто не говорил, и мы забастовали: находились в экипаже и требовали встречи с руководством училища. Пришел замначальника училища, и мы начали требовать, чтобы нас всех проверили: мы и курили одну сигарету, и пили из одной бутылки – одним словом, заразиться запросто могли. Решили так: у нас у всех возьмут кровь на реакцию Вассермана, потом решат, кого направить на профилактическое лечение. После этого мы успокоились – больных больше не было. А Румянцев появился перед экзаменами за второй курс.
Учеба продолжалась, и перед Новым годом произошел такой