говоришь? – переспросил атаман и вспомнил еще одну побасенку: «Смотрю не на работу, а на солнышко».
«Чайки», может быть, и пригодятся когда-нибудь, но строились они для отвода глаз. Нет, не на море собирался Богдан Хмельницкий – на Украину.
Прибыло под его руку пока что сотни четыре беглецов. Голь перекатная. Ладно бы без оружия, но и не одетая как следует. Всех нужно было и накормить, и обогреть. Для жилья рыли землянки, а провиант приходилось у запорожцев выпрашивать. Вот и снова шел Богдан скрепя сердце к кошевому, просить шел.
Тягнирядно встретил атамана, лежа на ковре.
– Снимай кунтуш да сапоги, Богдан! Ложись! Зимой казаку полежать – милое дело.
Богдан снял кунтуш и сапоги, сел на ковер по-турецки.
– Покладистый ты человек, – одобрил кошевой. – Думаешь, чей язык теперь учу?
– Тараканий.
– Почти угадал. Со сверчками чвирикаю.
И тотчас показал искусство.
– Ну, и о чем же тебе говорят сверчки?
– Да вот, говорят, завелся за Порогами Хмельницкий – мудреный человек. «Чайки» затеял строить, но сам-то он в другую сторону глядит.
– В другую! – согласился Богдан, оглаживая ладонью усы.
– Опять же молодец! Не отпираешься. Пришел оружие просить?
– Да ты и впрямь колдун, кошевой! И оружие, и продовольствие.
Кошевой сунул под бок подушку.
– Говори сам, что мне из тебя вытягивать.
– Кошевой, ты ведь видишь, какой народ идет ко мне. На Сечи от него одно беспокойство.
– Томаковский остров собираешься воевать?
– Там и курени добрые у Корсунской залоги, и припасов всяких вдосталь. Да и людей надо поглядеть. На что годятся.
– Не знаю, Богдан, вызволишь ли ты Украину из неволи, – тут как Бог пошлет. Одно вижу: не таков ты, как былые горемыки, кончившие дни свои на колу да на плахе… Нам, сечевикам, однако, рано в твои игры играть, но и мешать мы тебе не будем. Возьмешь Томаковский остров – володей. Да гляди, чтоб поляки сети кругом не поставили.
– Пушки дашь?
– Для чего тебе пушки? Пару фальконетов дам.
– Мне нужно десяток фальконетов, чтоб зря казацкой крови не проливать. Корсунцы против своих упираться особенно не станут. Будет много грома – без боя уйдут.
– Подумать надо, – сказал кошевой. – Вечером приходи.
2
Ковер исчез, посреди хаты стоял небольшой круглый стол. На столе широкий глиняный горшок, вокруг пять деревянных ложек.
– А вот и пан Богдан! – воскликнул кошевой. – Сидайте, панове, за стол! А я огня дам. Люблю, когда друг друга видно.
Кошевой запалил лучину и лучиной зажег стоящие на столе в подсвечниках все девять свечей.
– Ну вот, – сказал он, опускаясь на лавку. – Всех видать. Садись, пан Богдан.
Хмельницкий сел на указанное ему место, напротив мосластого казака, длиннолицего, рыжеусого, с пегим жидким оселедцем за ухом, с перерубленным саблей наискось носом, отчего все лицо перекосилось и один глаз был много выше другого.
– Перебийносом