инвалидов – безруких, безногих, на костылях, одних везли, других даже несли. То были искалеченные, оставшиеся жить жатвенные дети страшной кровавой войны. Навстречу мне попались молодые мужчина и женщина, одинаково высокие, красивые, хорошо одетые, он в сером костюме, с очень бледным лицом. Я невольно остановился и вздрогнул, из рукавов пиджака показались странные «руки» – две длинных клешни, обтянутые кожей. Они нырнули в карман и вынули из него коробку, на которой был нарисован всадник, потом я узнаю, что так обозначались папиросы «Казбек». Этими же клешнями мужчина открыл коробку, вынул папиросу, взял в рот и повернул лицо к спутнице. Та из другого его кармана достала спички, зажгла и дала прикурить. Они двинулись дальше, а я, остолбеневший, смотрел им вслед. За время прохождения комиссии, всех процедурных дел я узнаю многое об инвалидах-фронтовиках, о человеке со странными руками. Врачи разрезали у него лучевые кости, обтянули их кожей, мужественный фронтовик научился ими управлять…
Он будто сказал мне: что же ты скис, у тебя есть здоровая рука, ты всё можешь, перестань страдать. В коридорах и кабинетах протезного завода я не увидел ни одного плачущего инвалида, без рук и без ног они мужественно справлялись со своим положением, ни боли, ни жалобы, ни даже страдальческого взгляда… Сделанный для меня протез был тяжеловат, в кисти металл, через плечо и под мышками ремни, удерживающие его. К протезу выдали набор инструментов: молоток, крюк для ношения тяжести, например, ведра с водой, кольцо. Кисть снималась, а кольцо вставлялось в гильзу протеза. Так я получил некоторую возможность включить и левую руку в тот или иной вид крестьянской работы. В кольцо вставлялся черенок лопаты или косы и пожалуйста – копай, коси, забивай молотком гвозди и т.д. и т.п.
В колхозе уже не работал, а по дому дел предостаточно. Отчим и мама трудились на овчарне, за ними было закреплено свыше шестисот овец: кормить, поить, лечить, выхаживать ягнят. Зимой отара находилась в овчарне, а летом ее надо было пасти, тут пригодился и я. Всё лето, вплоть до сентября, пас овец, а мама с дядей Васей, так звали отчима, могли что-то сделать в домашнем хозяйстве. Выгоняли отару ранним утром, и до позднего вечера я ходил с ней по разным местам, выбирая те из них, где могла расти хорошая трава. Овца – прожорливое животное, она срезает зубами траву под самый корень, поэтому луговые участки надо было периодически менять, дожидаясь, когда отрастет зеленый покров на пройденных. Так и водил всё лето многочисленную отару, набираясь пастушьих навыков управления непростыми созданиями природы. У меня до сих пор осталось представление, что овца – самое глупое, плохо управляемое животное. В жаркие дни овцы, покрытые толстым слоем шерсти, наклонив к самой земле головы, сбиваются в плотную массу и кружат на одном месте. Заставить их идти в нужном направлении совсем непросто. В холодное, дождливое время, наоборот, они, словно обезумевшие, несутся, куда глаза глядят. Догнать, остановить, завернуть – дело еще более сложное.