верными идеалам социализма. То был новый вид гражданской войны, развязанной горбачевистами-ельцинистами.
Годы погрома Советского государства, КПСС, всей социалистической системы общественного устройства не могли не коснуться меня и моей семьи. Я лишился работы и как «коммуняку» нигде не принимали, чтобы заработать на кусок хлеба. Лишили работы обеих моих дочерей Наташу и Марину. В итоге язва желудка стала хронической болезнью. В портфеле стал носить «Алмагель А», отворачивался где-нибудь в угол и прямо из бутылочки делал два—три глотка, заглушая боль. Начало барахлить сердце, перенес инфаркт, было сделано аортокоронарное шунтирование по полной программе – вшиты четыре шунта. Гипертония набирала обороты. Нервы были на пределе. Сдерживающих, рациональных тормозов становилось всё меньше. Стала болеть и моя Алла. Ее гипертония зашкаливала. Она всё чаще жаловалась на головную боль, боль в спине и суставах. Бывшая спортсменка-гимнастка, плясунья в самодеятельном ансамбле песни и танца, хорошая пловчиха, жена физически слабела, часто уставала, ее желания становились уже, поверхностнее. Страстная театралка, она отказывалась даже от подаренных детьми билетов… Правда, читала газеты, но от них становилось только хуже, с их страниц неслись проклятья в адрес коммунистов и комсомольцев, печатались дикие измышления о нас, советских людях, мы изображались недочеловеками, бездельниками, захребетниками, которые только и ждут, чтобы захватить и разделить… С телеэкрана обрушивался поток такой зловонной лжи, что сознание отказывалось воспринимать контрреволюционную бредятину в качестве человеческой продукции. Такое могло родиться только в среде инопланетных чудовищ. Однажды втроем мы всё же рискнули пойти в театр «Современной пьесы» (билеты купила Наташа, моя зарплата профессора, заведующего кафедрой университета не позволяла такую роскошь). Увиденное действо на сцене рекламируемого учреждения «искусства» повергло в шок: актеры крыли матом, изображали акт совокупления. Мы бежали, как ошпаренные, то был последний наш выход в «свет»… Но этот «свет» хуже, бесчеловечнее всякой темноты, он словно перекрывал кислород, уже нечем было дышать, всё и вся было отравлено ядом ненависти, стяжательства, превращением в товар самого святого – человеческого достоинства, чести, совести, морали, любви. То был новый вид духовной блокады, направленной на удушение человеческого в человеке, на развязывание в нем самых низменных, звериных инстинктов. Настоящее имя этому потоку – реставрация капитализма в России. Персонифицированным изображением его была распухшая, еле ворочавшая языком пьяная физиономия Ельцина. Многое видел наш многострадальный народ за тысячелетнюю историю России, но такого вселенского позора еще не случалось. От стыда заходилось сердце, невольно закрывались глаза, хотелось бежать и бежать…
Жена, спасаясь, искала противоядие. Им стали книги – Пушкина, Некрасова, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Блока, Симонова, благо в доме у нас хорошая библиотека, которую мы собрали за шестьдесят лет.