наручники девочке без рук?
Ответ очевиден. Есть один человек, его зовут Эрли. По крайней мере, так он представился, когда мы приехали к белому зданию, где живут все несовершеннолетние преступницы. Эрли ждет меня в комнате с глухими стенами. У него длинная измерительная лента и полный рот щербатых зубов.
Работа Эрли, по его словам, заключается в том, чтобы создавать всевозможные приспособления для удержания преступников в исправительных учреждениях города Миссула. Только не подумайте, что это полноценная работа – много ли калек сидит за решеткой? Эрли рассказывает, что концы с концами он сводит по-всякому: мастерит ловушки на лис для охотников, меняет носилки, на которых делают смертельные инъекции тучным заключенным; однажды даже сплел серебряное ожерелье для шестнадцатилетней дочери коменданта.
На вид он странный. Как старый гном: нос крючком, из ушей торчат черные волосы, а в переднем зубе слева круглая дырка. Он болтает со мной не умолкая, но я не спрашиваю, откуда щербина, хоть и интересно.
Эрли достает желтую измерительную ленту и обматывает вокруг моего локтя. Я вздрагиваю.
– Не бойся, – говорит он тихонько, как пугливому зверьку. – Никто тебя не тронет.
Хочется сказать, что у меня есть немало причин для страха – всех и не сосчитать. Однако я молча стискиваю зубы.
Колония для несовершеннолетних – это облезлое здание, обшитое жестью; бывшая школа, которую переделали под тюрьму. Все окна в большом спортивном зале заложили кирпичом, а внутри в три этажа поставили маленькие стальные клетушки.
Стоит пройти в дверь, как меня окружает гомон – девичьи голоса, шорохи, лязг металла. Пахнет потными телами.
Надзирательница по имени Бенни ведет меня в комнату, выложенную белым кафелем. Снимает с моих локтей защелки-наручники, и я с облегчением встряхиваю руками. Бенни очень крупная и смуглая, почти как Джуд; ей хочется верить, даже когда она говорит, что в этом странном помещении надо раздеться догола.
– Мы делим вещи на две части, – поясняет Бенни. – Что сохранить, а что выкинуть. Всякие драгоценности или сувениры обычно оставляют.
Черная камера в углу следит, как Бенни ловко снимает с меня пояс, стягивающий юбку, и расстегивает пуговицы на блузке. Я остаюсь в рубашке Джуда. Та совсем истрепалась; от нее, считай, одни дыры.
– Выбрасываем? – спрашивает Бенни.
Я трясу головой.
– Оставляем.
Она удивленно вскидывает бровь, но все-таки кладет рубашку в кучку с остальной одеждой.
Затем вытряхивает из пакета жесткий оранжевый комбинезон. Помогает мне влезть в него, застегивает пуговицы, расправляет плечи. Дает пару ботинок на липучках и глядит, как я неуклюже запихиваю в них ноги.
Под конец Бенни распускает узел на ленте, держащей мои волосы, и пряди медленно расползаются по плечам.
– Тебя бы подстричь, – хмыкает она. – Здесь только мешаться будут.
– В Общине не стригутся, – говорю я.
– Ну, ты же больше не в Общине.
Мы выходим из комнаты и идем по длинному