женщина твердила слова молитвы вперемежку с благодарностью за счастливую судьбу.
Когда Глаши не стало, барон Одобеску сократил свое объемное в плане страниц завещание ровно на один пункт, ей посвященный. Другого претендента не было. Главной наследницей нелегального состояния стала роскошная в своей женской зрелости Аурика Георгиевна, уполномоченная отцом распорядиться оставшимся имуществом по своему усмотрению. Ни одна из четырех внучек, в которых Георгий Константинович души не чаял, в завещание известного московского коллекционера внесена не была.
– Почему? – удивилась Аурика, ознакомившись с перечнем не просто экзотических наименований, но и проставленными в скобках цифрами, призванными отразить материальную стоимость всех экземпляров коллекции.
– А зачем? Ты мать. Ты сама знаешь, как этим распорядиться.
– Но это же твои внучки! – умудрилась обидеться на Одобеску дочь.
– Это совсем другое, – улыбнулся Георгий Константинович и лукаво посмотрел на нотариуса. Старый еврей с пониманием закивал и глубокомысленно изрек:
– Слушайте своего отца, деточка.
Аурику ответ не удовлетворил, и она пустилась в пространные рассуждения о том, о чем пока не имела ни малейшего представления. «Первые дети – первые куклы. Первые внуки – первые дети», – вещала она прописные истины, даже не подозревая, что в каждом отдельном случае в цитируемое выражение могут быть внесены серьезные поправки. «Мне говорили, – проговорила Аурика с вызовом, – что внуков любят больше, чем детей. Разве это не так?» – обратилась она одновременно к двум пожилым людям. «Так!» – поспешил уверить ее нотариус. «Нет», – не согласился с ним Георгий Константинович.
– Ты не любишь моих девчонок? – сразу же обвинила его Аурика.
– Люблю, – успокоил ее отец. – Но тебя я люблю сто крат больше – лукавить не буду. И даже предвижу, что наступит время, когда ты вспомнишь мои слова.
– Такого не будет никогда! – с апломбом заявила чернобровая дочь и уселась в кресло, словно созданное для ее роскошных форм. Аурика никогда не отличалась особой чуткостью, в отличие от своего отца и застенчивого мужа. Она даже не заметила, что старый Одобеску постепенно заменил почти всю мебель в доме, по-отцовски переживая, что дочь может испытывать дискомфорт, втискивая свое крупное тело в строгие и узкие кресла павловских времен.
– Будет, – заверил ее Георгий Константинович. – Обязательно будет, как только ты увидишь, как твой единственный и любимый ребенок окажется в полном подчинении у твоих внуков. И тебе станет жалко собственное дитя, потому что оно не спит, потому что страдает и беспокоится… И ты станешь воспринимать его обиды на детей, как свои собственные. И даже начнешь читать нотации потомкам, объясняя элементарные вещи…
Барон Одобеску не успел завершить мысль до конца, как Аурика его перебила:
– Ни-ког-да!
– Не спорьте с женщиной, Георгий Константинович, – обратился