садов
Еще дойдем мы до абсурда,
У звезд вымаливая чуда:
«Храни наш дом от холодов».
Ничто не вечно под луной.
Уходит прошлого карета,
Хоть та же женщина со мной
И та же муза в стиле ретро.
И тот же дворик без прикрас,
Что летом хороводит.
Ворона так же боком ходит,
Вот только страшно ей за нас.
ОБИЖЕННАЯ
Одежда колом.
Волос копна.
Сидит одна,
судьбою обиженная.
Словно видом своим
она
Кого-то хотела унизить,
униженная.
Молчи, говорят ей,
растрёпе и пьянице.
Она же,
пытаясь судьбу свою
выказать,
Кричит, неуемная, ругается,
Словно хочет боль свою высказать.
В обнимку с авоськой,
как с подружкою,
Нет ни врагов,
ни друзей, по несчастью.
Пусть ругают,
но все-таки слушают,
Краем уха
людского участия.
Пьяная женщина,
Пьяная женщина.
От святого всего
отрешенная,
Шлет пощечины мне
и затрещины,
Не простившему
и не прощённому.
Тяжко быть в роли
немого свидетеля,
Только запомнить придется впредь:
Чтобы в автобусе вас
заметили,
Надо напиться, иль умереть.
Там, где остановка
конечная,
Ей выходить вроде бы
некуда.
Ходит автобус по
бесконечности,
А пассажирам все некогда,
некогда.
****
В час ожидания весны
Природа нежностью овеет,
Рисуя розовые сны,
Где даже сосны розовеют.
Заброшу важные дела,
И душу рифмами терзаю.
И у оконного стекла
Прохладой щеки остужаю.
И заструится жизнь с навья,
Но ветер мне шепнет тихонько:
«Весна – девчонка не твоя,
Она проказница, и только».
Я не поверю в эту чушь,
Она который год со мною.
И пью весны медовый пунш,
И становлюсь ее смолою.
Муслиму Магомаеву
Кто поет о море, тот душой и сердцем
Предан горизонту, и волнам, и ветру.
Тот кричит, пытаясь заглушить Эола,
С глыбами купаясь в пелене прибоя.
И касаясь телом сил, его несущих,
В трудную минуту, думами гонимый,
Оставляет мысли вечного покоя,
Чтоб прийти послушать, как стучит о Землю,
Как стучит о сердце Океан-набат.
КОРАБЛИ-ВОРОБЬИ
У серебра излучины
Тонул в снегах причал.
Он, что верблюд навьюченный,
На время заскучал.
Что воробьи в отчаянии,
Зимою корабли,
Попавшие