теста слышал голоса его и Акимова: «Я находился от них метрах в десяти и что сказал Топтунов не слышал. Саша Акимов приказал глушить реактор и показал пальцем – дави кнопку. Сам снова обернулся к панели безопасности, за которой наблюдал». Этой кнопкой была АЗ-5 – ввод в активную зону всех стержней с поглотителем, что вело к неизбежной остановке реактора. Топтунов сорвал с опечатанной кнопки бумагу и надавил. Дятлов и все люди из акимовской смены в зале управления наконец могли вздохнуть с облегчением. Сложные испытания завершены. Никто не сомневался в том, что красная кнопка АЗ-5 немедленно прекратит реакцию. Это была чрезвычайная мера, но и ситуация сложилась экстренная[111].
При нажатии кнопки 187 регулирующих стержней стали входить в активную зону. Они были длиной в семь метров, двигались со скоростью в сорок сантиметров в секунду и содержали карбид бора – поглотитель нейтронов, замедляющий реакцию. Однако снизу к ним крепились графитовые вытеснители. Вероятно, именно ввод этих вытеснителей в крайне нестабильный реактор стал последней каплей. При движении вниз они вытесняли из верхней части активной зоны воду, которая поглощает нейтроны, и таким образом не замедляли реакцию, а разгоняли ее. Это и был концевой эффект – фатальный просчет в конструкции РБМК. Возможно, именно он едва не уничтожил реактор на Ленинградской атомной электростанции в 1975 году. Теперь он проявился вновь.
Ввод графитовых вытеснителей, прикрепленных снизу к регулирующим стержням, резко подстегнул реакцию – а значит, и температуру в активной зоне. Скачок температуры повредил тепловыделяющие элементы. Эти трубки, диаметром в 13,5 миллиметра, были заключены в оболочку из циркониевого сплава толщиной менее миллиметра. Из-за деформированных топливных каналов регулирующие стержни заклинило, когда они опустились в ядро только на треть с небольшим. Таким образом, поглотитель в этих стержнях не подействовал на среднюю и нижнюю части активной зоны, и реакция там развивалась неконтролируемо. Мощность реактора, мгновенно подскочив в два с половиной раза – до пятисот мегаватт, вскоре превысила норму в десять раз, составив больше тридцати тысяч мегаватт. Стремительно растущее число свободных нейтронов «выжгло» ксенон-135, который еще несколько минут назад также играл роль поглотителя. Теперь реакцию нельзя было остановить ничем. Топливные стержни распались, диоксид урана из тепловыделяющих элементов попал в контур, по которому еще недавно циркулировала вода. Объем пара стремительно рос, деваться ему было некуда[112].
В зале управления реактором услышали необычайный звук. По словам Разима Давлетбаева, это был «гул очень низкого тона, похожий на стон живого существа». Юрий Трегуб приводит другое сравнение: «Как если бы „Волга“ на полном ходу начала тормозить и юзом бы шла – такой звук: ду-ду-ду-ду». Потом что-то громыхнуло, стены задрожали. «Но не как при землетрясении, – уточняет Трегуб. – Если посчитать до десяти секунд – раздавался рокот, частота колебаний падала, а мощность их росла. Затем прозвучал удар». Таковы были