его боли. Грубый, надтреснутый, низкий.
Он с трудом открывает глаза и видит перед собой сидящего на корточках старика. Это восточнобережник, тощий и видавший виды. Его курчавые белые волосы по большей части выпали, не считая венчика вокруг затылка. Когда Шаффа оглядывается, он видит, что они в маленькой бухте в тени деревьев. Лодка старика лежит на берегу неподалеку. Из нее торчит удочка. Деревья вокруг бухты все мертвые, и песок под ногами Шаффы перемешан с пеплом – они слишком близко к вулкану, который прежде был Аллией.
Как он сюда попал? Он помнит, что плыл. Почему он оказался в воде? Это он забыл.
– Я, – начинает было Шаффа и давится собственным сухим распухшим языком. Старик помогает ему сесть и протягивает открытую флягу. Солоноватая, с привкусом кожи вода никогда не казалась ему такой сладкой. Старик после нескольких глотков отнимает ее, Шаффа понимает, что это разумно, но все равно стонет и тянется к ней. Но только раз. Он достаточно силен, чтобы не просить.
(Пустота внутри его – не только от жажды.)
Он пытается сфокусировать взгляд.
– Я. – На сей раз говорить легче. – Я не знаю, в порядке ли я.
– Кораблекрушение? – Старик вытягивает шею и осматривается. Поблизости хорошо виден гребень острых как ножи рифов, которые подняла Сиенит от пиратского острова до самой суши.
– Ты оттуда? Это что было, землетрясение, что ли?
Кажется невероятным, что старик не знает – но Шаффу всегда изумляло, как мало обычные люди знают о мире. (Всегда? Его всегда так изумляло? Правда?)
– Рогга, – говорит он, слишком усталый, чтобы выговорить все три гласных их невульгарного названия. Этого достаточно. Лицо старика становится жестким.
– Грязные уродцы Земли. Именно потому их во младенчестве топить надо. – Он качает головой и смотрит на Шаффу. – Ты здоров для меня, не подниму, а волочить больно будет. Встать сможешь?
С помощью старика Шаффа встает и, шатаясь, идет к лодке. Он сидит на носу, его бьет дрожь, в то время как старик выгребает из бухты и идет вдоль берега на юг. Он дрожит отчасти от холода – его одежда все еще мокрая там, где он лежал, – а отчасти от запоздалого шока. Однако отчасти по совершенно иной причине. (Дамайя! С огромным усилием он вспоминает это имя и образ, с ним связанный, – маленькая испуганная девочка-срединница, на образ которой накладывается образ высокой упрямой женщины-срединницы. В ее глазах любовь и страх, в сердце ее печаль. Он причинил ей боль. Он должен ее найти, но, когда он ищет ощущение от нее, которое должно было быть впечатано в его разум, он ничего не находит. Она исчезла вместе со всем остальным.)
Всю дорогу старик болтает. Он Литц Опора Меттер, а Меттер – маленькая рыбацкая деревушка в нескольких милях к югу от Аллии. Они решали, не переселиться ли после всего, что стряслось с Аллией, но вулкан вдруг заснул, так что, может, Злая Земля до них не доберется, в конце концов, хотя бы не на этот раз. У него двое детей, один тупой, второй самовлюбленный, и трое внуков, все от тупого, он надеется, что не такие