что у родителей избирательная память, которая блокирует все, что идет вразрез с нашими тщательно отредактированными приятными воспоминаниями. Вполне понятная попытка заглушить вину. Дети же, наоборот, часто зацикливаются на мучительных неизгладимых воспоминаниях. Надеюсь, что я не впадаю в родительский ревизионизм, заявляя, что, несмотря на развод с матерью Ника, несмотря на драконовские условия опеки на расстоянии и несмотря на все мои недостатки и ошибки, детство Ника было чудесным. И Ник подтверждает это, хотя, быть может, он просто старается быть добрым к нам.
Это перекраивание прошлого в попытках найти хоть какой-нибудь смысл в том, что лишено смысла, – типичное занятие для семей наркоманов, но мы делаем не только это. Мы отрицаем серьезность проблемы, с которой столкнулся близкий человек, и не потому, что мы так наивны, а потому, что у нас не хватает знаний. Даже те, кто, в отличие от меня, никогда не употреблял наркотики, должны осознать тот неоспоримый факт, что многие дети – точнее, более половины из них – рано или поздно обязательно их попробуют. (Ежедневно шесть тысяч детей в Соединенных Штатах делают это в первый раз.) В некоторых случаях наркотики не оказывают серьезного негативного влияния на их жизнь. Для других же последствия будут катастрофическими. У нас, родителей, плавятся мозги от попыток найти выход, мы делаем все, что в наших силах, консультируемся со всевозможными специалистами, но иногда этого все равно недостаточно. Только после свершившегося факта мы понимаем, что сделали не все, что могли, или сделали, но не то. Наркозависимые – и вместе с ними их близкие – не желают признавать очевидное, поскольку часто правда оказывается слишком невероятной, слишком мучительной и страшной. Однако такое отрицание, будучи весьма типичным, несет в себе опасность. Как бы мне хотелось, чтобы в свое время меня кто-то как следует встряхнул и сказал: «Вмешайся, пока еще не поздно». Возможно, это ничего бы не исправило, но кто знает? Ведь никто не встряхнул меня и не сказал эти слова. И даже если бы кто-то это сделал, то, вполне возможно, я бы просто его не услышал. Может быть, мне было уготовано судьбой учиться на собственном горьком опыте.
Подобно многим из тех, кто оказался в аналогичном положении, у меня развилась зависимость от зависимости моего ребенка. Я полностью погрузился в проблемы Ника и считал свое поведение совершенно оправданным, хотя это шло во вред моим обязательствам перед женой и другими детьми. Разве может родитель остаться в стороне, когда его ребенок ведет борьбу не на жизнь, а на смерть? Но постепенно я понял, что мое чрезмерное участие и беспокойство никак не помогали и даже, может быть, вредили ему. Или ему это просто было безразлично. Как бы то ни было, это наверняка навредило всей семье – да и мне самому. Наряду с этим открытием я получил и еще один, неожиданный и поразительный урок: наши дети будут жить и умирать – хоть с нами, хоть без нас. Что бы мы ни делали, какие бы отчаянные усилия ни предпринимали, мы не можем решать за наших детей – жить им или умереть. Осознание этой истины