голосованием, без широкой гласности, без свободной, доступной контролю избирательной агитации, на неопределённое время, с неопределёнными правами.
Вперёд-назад – вот пьяная походка России!
Будучи эсером, пишет как кадет, а потом становится председателем Мельновского совета, а потом – красным комиссаром. Бред!
Анна ЗОТОВА
– А когда по России, по её огромной туше, покрывшей полконтинента, поползла, словно плесень, смута, когда туша стала заживо гнить, разваливаясь на смердящие части, то уже не было силы, которая запретила бы двум братьям открыто желать друг другу смерти. Мы же остались с краю их дел – занятые истреблением друг друга, они совсем не заботились о тех, кто в их заботе нуждался.
Вскоре большевики взяли власть, и Семён, прилипнув к проходящему через Мельну отряду солдат, отправился в Могилёв арестовывать Духонина. С тех пор он, как сорванный лист, забыв о корнях и древе, носился по ветхой земле и объявлял во всех её пределах: старого нет, оно умерло, истлело!.. А мы – два дитяти, умевшие на пару произносить лишь половину алфавита, Лиза, которая сама недалеко опередила собственное детство, и Яков, уж никак не способный стать нашим кормильцем и защитником, – мы остались на сквозняке революции, обречённые сгинуть в её стихии, в доме, из которого сбежала кухарка, потому что не умела готовить котлеты из глины и не могла смотреть на плиту, где поселились мокрицы, – вот так, истребляя друг друга, Михаил и Семён попутно истребляли нас!
До лета мы кое-как сводили концы с концами: что-то давал синематограф, кое-чем помогал Сергей Хайми, бывший в ту пору председателем Мельновского совдепа, присылал в базарной корзинке картошку и яйца (дары прихожан) отец Мокий, а когда в крепостной башне случился пожар и сгорели все ленты, привезённые механиком из Петербурга, когда после московского восстания Сергея Хайми и почти всех левых эсеров вышибли из совдепа и он, сменив партию, отправился на Южфронт комиссаром, – тогда нам осталась лишь поповская корзинка и скудная помощь двух овощных грядок, разбитых с весны на месте палисадника.
В то время – на пепелище былого отечества – мельчане, не сорванные с места войной и революцией, жили как младенцы – на ощупь. Раньше сидели в одной лодке, гребли, пусть с ленцой и не в лад, но лодка шла, и в руках было какое ни есть, но дело, и вдруг – то ли вёсла выпали, то ли лодка дала неисправимую течь, то ли исчезла вода под ней, – словом, и притворяться, будто гребёшь, сделалось бессмысленным. И тут – зашуршали чётки памяти – каждый стал перебирать былые навыки, чтобы снова ухватиться за дело, поверить в свою уместность, зашториться от ужаса привычкой. Яков приволок домой уцелевший в пожаре «Пате» и каждый день разбирал и собирал его стальную начинку; Лиза принялась перешивать – хоть в этом не было особой нужды – рубашки Михаила и Семёна на платьица для меня и моей сестры; а Мокий исполчился учить меня грамоте.
Пока отец, а затем