и Вольф Ларсен удирал от него на юг сначала под дважды зарифленным кливером, а потом и с совсем голыми мачтами. Никогда раньше я не видел таких волн. Все виденные мною раньше по сравнению с этими казались мелкой рябью. От одного вала до другого было полмили, и они вздымались выше наших мачт. Даже Вольф Ларсен не осмелился лечь в дрейф, хотя нас отнесло далеко к югу от котикового стада.
Когда тайфун затих, мы оказались на пути океанских пароходов. И здесь, к изумлению охотников, мы повстречались со вторым стадом котиков, составлявшим как бы арьергард первому. Это было чрезвычайно редкое явление. Раздался приказ «лодки на воду!», затрещали ружья, и жестокая бойня продолжалась весь день.
В этот вечер ко мне в темноте подошел Лич. Я только что кончил подсчитывать шкуры с последней поднятой на борт лодки, когда он остановился возле меня и тихо спросил:
– Мистер ван Вейден, на каком расстоянии мы от берега и в какой стороне лежит Иокогама?
Мое сердце радостно забилось. Я понял, что у него на уме, и дал ему нужные указания: вест-норд-вест, расстояние пятьсот миль.
– Благодарю вас, сэр, – ответил он и снова скользнул в темноту.
Утром не оказалось лодки номер три, а также Джонсона и Лича. Одновременно исчезли бочонки с водой и ящики с провизией со всех остальных лодок, а также постельные принадлежности обоих беглецов. Вольф Ларсен неистовствовал. Он поднял паруса и помчался на вест-норд-вест. Двое охотников не сходили с марсов, осматривая море в подзорные трубы, а сам он, как разъяренный лев, шагал по палубе. Он слишком хорошо знал мою симпатию к беглецам, чтобы послать дозорным меня.
Ветер был свежий, но порывистый, и легче было бы найти иголку в стоге сена, чем крошечную лодку в беспредельном синем просторе. Но капитан пустил «Призрак» полным ходом, чтобы очутиться между беглецами и сушей. Когда это ему удалось, он стал крейсировать поперек их предполагаемого пути.
На утро третьего дня, вскоре после того, как пробило восемь склянок, Смок крикнул с марса, что видна лодка. Все столпились у перил. Резкий бриз дул с запада и сулил еще более крепкий ветер. И вот с подветренной стороны на фоне мутного серебра восходящего солнца начало появляться и исчезать черное пятно.
Мы изменили курс и направились к нему. У меня было тяжело на душе. Я видел торжествующий блеск в глазах Вольфа Ларсена. Мысль о судьбе Лича и Джонсона настолько волновала меня, что в этот миг я был словно помешанный. Я почувствовал непреодолимое желание броситься на капитана. В каком-то полусознании я спустился на кубрик и собирался уже выйти на палубу с заряженным ружьем в руках, как вдруг услыхал изумленный возглас:
– В лодке пять человек!
Я задрожал и в припадке слабости оперся о стенку трапа. У меня подогнулись колени, и я опустился на ступени. Лишь в этот миг я снова стал самим собой и содрогнулся при мысли о том, что я собирался сделать. Я был бесконечно счастлив, когда успел положить ружье на место и выбраться на палубу.
Никто