того, кто купил мою лошадь.
Кроны деревьев уже окрасились в осенние цвета, и дорогу усеивали красные, жёлтые и оранжевые листья. Разве не смешно, что все ими восхищаются, а они на самом деле умирают? Хотя, по правде сказать, выглядит это красиво. Пухлые розовые облака висели у подножия гор, окружавших реку. Будь мама сейчас рядом, она прижала бы ладонь к щеке и воскликнула: «Ох, сердце замирает от такой красоты!» Я, пока шагал вниз по течению, раз-другой поднял голову, чтобы полюбоваться рассветом за маму. Только при этом держал руку на сумке, там, где выпирала рукоять револьвера. Всё-таки в жизни, как ни крути, есть не только красота.
Я всё не мог взять в толк, как мистеру Гриссому удалось продать Сару так ловко, что у меня и подозрений никаких не возникло. Следовало бы сразу догадаться, что к чему. Теперь я страшно на себя сердился – ну как можно было не заметить, что он ведёт себя странно! Шепчется с этим пришлым Эзрой Бишопом, а как я подойду – сразу рот на замок. Нет, конечно, меня это смущало, но тогда я и не думал сомневаться в мистере Гриссоме и вопросами ему докучать не хотел. А потом он меня отправил проверить его загоны для скота на горном хребте, хотя нужды в этом вовсе не было. К тому времени, как я вернулся, Эзра Бишоп и его лошади, которых он привёл с собой на привязи, давно ушли, а солнце закатилось за горизонт. Я сделал все свои дела по дому и только после ужина, когда мистер Гриссом уже выдул половину первой бутылки, вышел покормить и причесать Сару и увидел, что в стойле пусто.
Внутри у меня всё горело от бешенства. Я пинал камни, которые попадались мне на пути, чтобы хоть на чём-то выместить свою злость. Мне даже думать об этом было больно, словно ножом по сердцу резали. Милая моя Сара! Кроме неё, у меня никого не осталось. Я тряхнул головой и свернул с тропы в подлесок.
Здесь река Уэнатчи текла спокойно, тихо и мирно вливаясь в могучую Колумбию. Я присел у берега, опустившись на гладкие круглые камни, и зачерпнул воду обеими руками. До меня долетал, то приближаясь, то удаляясь, нежный плеск воды: она бурлила между камней, просачивалась через небольшие расщелины. Я как будто услышал мамины слова: «Это голос реки. Каждой живой душе она рассказывает свою историю. У неё и для тебя есть одна, Джозеф, ты только прислушайся». Сейчас я невольно гадал, о чём со мной толкует река, когда в сумке у меня револьвер, а на сердце – смертельная обида. Уж не знаю, понравился бы мне её рассказ. Или его концовка.
Я загребал воду пригоршнями, пока не напился, но она казалась не такой сладкой, как обычно. А потом я встал, развернулся обратно к дороге и заметил высокую сосну невдалеке. Она несла дозор на зелёной лужайке, усеянной валунами и деревянными крестами.
Я её чуть не проглядел. Потерялся в мыслях о прошлом и о том, что ждало меня впереди, и вот те на – чуть её не проглядел.
Передо мной лежала дорога в Уэнатчи, и я знал, что медлить нельзя. Но Эзра уехал много часов назад, и в сравнении с тем, сколько мне предстояло нагнать, несколько лишних минут ничего не решали.
А раз возвращаться сюда я не собирался, неправильно было бы уйти, не попрощавшись с папой.
Когда я добрался