ни малейшего беспокойства тем, что у Юлия разбиты губы.
Завертайло слишком увлекся ролью и все еще не отошел от наигранной истерики, поэтому промедлил с ответом. Тут же за дверью послышались голоса, ругань, кто-то стукнулся спиной о двери, которые через секунду распахнулись, и в кабинет почти влетели майор Сыч и командир отряда «Сокол» подполковник Сироткин. Осмотревшись, Сыч подступил к Голобобову.
– Что здесь происходит, Борисович?
– Ничего необычного. Вот решили допросить задержанного. А вот что вы здесь оба делаете?
Сыч заметил мешочек с гравием, который все еще лежал на столе Завертайло. В глазах его вспыхнула угроза:
– Допросить, значит? Смотри, капитан, доиграешься с этим!
– Ты, Петрович, лучше о себе подумай, – со злостью ответил Завертайло. – Твой подчиненный полкана завалил. Думаешь, тебе это просто так с рук сойдет?
– Я тебя предупредил. А ты думай!
– Да он сам набросился на меня, как бешеный! Пришлось применить меры воздействия.
– В наручниках? Как же это он набросился?
Пока они препирались, Юлий сделал два небольших шажка в сторону, чтобы оказаться поближе к Завертайло.
– Как набросился? Да вот так, – сказал он, прежде чем ударить капитана носком ботинка между ног.
В удар Юлий вложил всю силу, всю злость, накопившуюся за последний час. Испустив визгливый стон, Завертайло схватился за ушибленное место и сел на пол. На всякий случай Сыч с Сироткиным встали рядом, чтобы помешать ему кинуться на Юлия в ответ. Могли и не стараться – капитан по меньшей мере минут пятнадцать ни на кого бросаться просто не смог бы. Пока он способен был только жалобно выть, сидя на полу.
– У нас предписание, – сказал Сыч, тыкая в лицо Голобобову бумажкой. – До особого распоряжения задержанный будет находиться под охраной «Сокола». А с тобой, Завертайло, мы еще поговорим.
По лицу Голобобова пробежала тень облегчения. Если УБОП хочет сам охранять Тараскина, то на здоровье. Все равно все бонусы за удачное задержание достанутся его подразделению. И ответственности меньше.
Не дожидаясь, пока его уведут, Юлий подошел к столу и на чистый бумажный лист, куда Завертайло собирался записывать его имя, отчество и фамилию, сплюнул хорошую порцию слюны вперемешку с кровью.
– Скажите капитану, чтобы сделал себе из этого компресс на больное место. Авось полегчает.
– Ну что за воспитание, – брезгливо скривился Голобобов.
Пока Юлия вели до машины, он попытался объяснить майору, что не убивал Лапова, но тот так рыкнул на него, что Юлий замолчал, поняв, что Сыч тоже верит в его виновность и, если сорвется, может навалять ему не хуже Завертайло, тем более что подозрение в совершении Тараскиным преступления воспринималось Сычом как личная обида, если не предательство.
Ночь Юлий провел в камере предварительного заключения УБОП. Кроме обычных дежурных присутствовали еще бойцы «Сокола». Юлий был особо