дразнишь.
– Не казни мальчишку, – вмешивалась бабка. – Рогатку я у него отобрала.
– Ну, рогатка как раз ничего особенного, – совсем злился дед. – Пацан без рогатки как дурак без скрипки. Только кто будет платить соседям за разбитое стекло?
– Я им лукошко яиц снесла, – вздыхала бабка, а дед непонятно грозил: – В следующий раз, Виталька, твои снесу соседям!
А Витальке в чулане нравилось.
Ничего никогда не менялось в чулане. Все стояло, лежало, висело на раз навсегда предназначенных местах. Старый зеленый сундук, обшитый полосками тусклой жести, груда пыльных половиков, истрепанная одежонка, сношенные валенки. Хоть бы домовой в углу нагадил, весело думал Виталик. Забодал его дед этим домовым: дескать, не зли нежит, она ночью задавить может. Кусок хлеба посолит, сунет в чулан. «Вот тебе, хозяин, хлеб-соль, а меня не беспокой». Виталик подождет, подождет, да сам съест хлеб. Вот с того домовой и взял моду: тянет ночью с Витальки одеяло, пока оно не свалится на пол. Сперва Виталик думал, что одеяло сваливается само по себе, но как-то отпихнулся ногой и почувствовал мягкое, волосатое, услышал, как суетливо прошлепали к печи маленькие босые ноги. Потом зашумело на кухне, во дворе. Проснулся дед в соседней комнате: «Опять хозяин обижается». А под самую весну Виталика ночью в наглую погладили по лицу. Вроде как ладошкой, только она мохнатая и пахнет хлебом. Утром, когда чай пили, рассказал, бабка даже всплеснула обеими руками:
– Домовой! Домовой это! Ты спросил его?
– О чем? – удивился Виталик.
– К добру приходил?
– Откуда мне знать? Повадился!
2
В хорошую погоду в чулан сквозь узенькое окошко падал пыльный солнечный луч. В дальнем углу наклонно стояла узкая лесенка. На ступеньках висели тряпки, затасканная телогрейка, брезентовый плащ. Дед был уверен, что лаз, ведущий из чулана на чердак, заколочен. Чтобы достать с чердака веники, например, он пользовался лесенкой, приставленной со стороны крытого двора. Но Виталик знал, что на чердак можно попасть и прямо из чулана. При этом Виталик нисколько не боялся быть пойманным, потому что дед отличался ужасной точностью. Говорили, что в жилах его текла немецкая кровь. У всех русская, а у него почему-то немецкая. Но если дед говорил: «В чулан на полтора часа!» – это и означало: в чулан на полтора часа.
На чердаке пахло пылью. Там было сумеречно, как в лесу. С наклонных балок свисали веники, странно пахли вязанки неизвестных трав. В деревянном ящике лежали пыльные старинные книги. Без обложек, с вырванными страницами. Говорилось в них все больше про царей да про божественное.
А иногда вообще непонятное.
Например, книжка про Агафонов.
Эта книжка начиналась прямо с седьмой страницы. И было этих глупых Агафонов семь. Поехали торговать, в чужом городе устроились в приютном доме, но лечь на нары побоялись: вдруг ноги перепутаются? Один умный человек, услышав такое, сказал: «Ну, забодали вы нас, Агафоны, своей торговлей, лучше вам лесовать». Они послушались, пошли лесовать. Ночью, бережась от хищного