послушен и ретив.
Твой новый хозяин тебя не обидит,
Ты верой и правдой служи лишь ему.
В тебе он, как и я, друга верного видит —
Обидит если, узнает – я научил чему.
Ты будешь славный пёс – в глазах твоих читаю,
И не предашь, что отличает вас от нас – зверей.
Смотрю я на тебя и грустно рассуждаю —
Вот нет среди людей столь преданных друзей.
Выход всегда есть
Что лягушка сорвался я в крынку сметаны.
Не до верха наполнен тот из глины сосуд.
Здесь выхода два: первый – сценарий драмы;
Второй – чтобы выжить – приложенный труд.
Решать каждый волен: один – лишь напиться;
Другой весь в попытках лазейку найти;
А я же, с мольбою во благо трудиться,
Из крынки, сбив масло работой, себя тем спасти.
Закон жизни старый: движение – жизнь,
Но что-то о нём, разленясь, забывают.
Она ведь одна, крепче, братец держись,
Не все на земле славный след оставляют.
Полёт до «списания»
В сказку попасть мечтал безумно в детстве,
Но в зрелые годы чуть притушен был пыл:
На крыльях любви тогда мы летали вместе —
Сейчас лишь ощипки с орлиных тех крыл.
Теперь я вновь хочу поверить в сказку,
По-детски добрую и со счастливым концом.
Примерю принца датского себе я маску,
А ты принцессой шведскою перед венцом.
Нет, не хочу играть я в эпатажной роли,
Хочу побыть немного в юности своей,
Где натурально всё, знакомо всё до боли,
И я предстал, как был пред милою моей.
.
И мы с тобой не в замке – в чистом поле,
С ромашками в букетах, на голове в венках.
Любви где предавались по взаимной воле,
И счастье вот оно, держи, пока оно в руках.
То время я вспомнил – забытая сказка,
Мне трудно тебя на руках удержать.
Шершавой рукою не очень-то ласка,
Тем паче, в напряге, как лист стал дрожать.
Я голубем был для тебя, ты – голубка,
Наш парный полёт длится в узах года.
Из златого нужно испить вместе кубка,
Дожить без упрёков и в мире всегда.
В сказку попасть мечтал безумно в детстве,
Но в зрелые годы чуть притушен был пыл,
Полёты все помню и в этом любовном действе
Мы счастливы будем, пока жар сердец не остыл.
Домовой
В заброшенном доме живёт Домовой,
Жильцы, все уехав, его позабыли.
Тараканы ушли – «дуба врезав» зимой,
Паучки в щели влезли, на время застыли.
Из подполья все мыши подались в бега —
Голод – не тётка, бесспорно, известно,
Сумрак безжизненный, копоть легла
На стены и окна, и пыль повсеместно.
Под печью, где жил он, нет больше тепла,
В трубе только воют февральские