смотришь: вот секретарь обкома, может, немного занудный, зато надежный и последовательный человек. А после – дед и хитрость мог нарисовать, и злобу, и даже глупость, хотя вроде бы ничего особенного не было на картине. Сидит человек в антураже, смотрит на тебя или вдаль, но ты сразу понимаешь, каков он, хотя иногда даже словами выразить не можешь. Просто чувствуешь – и все.
Катька видела путь художника иначе, чем изображение тех, кто может за свои портреты отвалить кучу денег, а дед не гнушался эти деньги брать. И награды брал, и грамоты, и любил, когда его восхваляли, и вообще своей славой пользовался на полную катушку. Катька же полагала, что тщеславие – грех, а прогибаться под изменчивый мир – самое последнее дело. Дед полагал, будто мир прогибается под него, но Катька чувствовала по-другому.
Если уж тебе повезло быть проводником цветов, образов, форм, если тебя поцеловал в макушку ангел или достался набор генов, которые помогают тебе делать что-то не так, как другие, творчество твое должно идти прежде всего от души и делаться для народа. Ведь если есть у тебя талант, то народ в твоих произведениях как бы отдыхает душой, задумывается, тревожится – в общем, испытывает целый спектр эмоций, от которых делается лучше. В этом суть художника, писателя, певца. Таланты меняют мир, а презренное злато…
– Ты так говоришь, потому что живешь сейчас и горя не знаешь, – говорил дед.
Катька после училища взбрыкнула и отчалила в жестокий мир зарабатывать свои собственные деньги. Дед не препятствовал. Он справедливо считал, что некоторые вещи должны оставить шрамы на нежной шкурке, иначе человек никогда ничего не поймет.
За несколько лет Катька сумела кое-как построить фундамент своего будущего величия (или просто хорошей работы, что вовсе не зазорно), купить квартиру-студию, повстречаться с подходящими и неподходящими парнями и остановить свой выбор на спокойном и надежном Игоре. Дружба с женщинами у Катьки как-то не складывалась, а вот мужчины охотно и друзьями становились, и возлюбленными.
Дед отмяк и принялся звать Катьку обратно, а она не шла. Филипп Литке любил привлечь внучку к своим проектам, утверждая, что это на пользу идет, но та слишком уж не любила «заказную» тусовку и не желала в нее вливаться.
– В кого ты такая упрямая? – задумчиво говаривал дед. Катька молчала. – А впрочем, чего я спрашиваю. Был у нас такой предок, Федор Иванович, знатный путешественник и исследователь Арктики. Мог бы стать совершеннейшей тряпкой, ибо детство его было безрадостным, однако же прогрыз себе путь, прогрыз… Или вот прадед твой, Николай Александрович! Хорошим был художником, уважаемым, и даже поехал на похороны Ленина в Москву в составе областной делегации. Сфотографировали их всей компанией на Красной площади. Представляешь, какое событие по тем временам? Прадед фото это повесил на стену и очень им гордился. А потом одного из тех, кто ездил в Москву тогда, взяли и расстреляли. Предатель родины, что с него взять. И всем остальным участникам той поездки было велено со стен фото снять и уничтожить. Да только не таков был твой прадед. Рассердился он знатно, взял фото,