чего быстро распространились слухи, что незнакомец решительно настроен избегать любого человеческого общения, кроме самого необходимого.
Вообще он жил странно – в полуразрушенном доме, без прислуги и без общества, предположительно, спал на голых досках или соломе и или сам готовил себе, или ел сырое. Все это значительно упрочило представление о некой обширной пропасти, отделяющей новоприбывшего от остального человечества. Единственным, что не гармонировало с мыслью об отрешении от человечества, был поток коробок, заполненных стеклянными сосудами гротескных форм, ящиков со стальными и медными инструментами, огромных мотков проводов, здоровенных приспособлений неизвестного назначения из чугуна и огнеупорного кирпича, баночек и флаконов с черно-красными этикетками «ЯД», больших связок книг и гигантских рулонов плотной бумаги, непрерывно прибывающий в жилище незнакомца в Ллиддвдде из окружающего мира. Похожие на иероглифы надписи на всех этих грузах после внимательного изучения со стороны Пью Джонса показали, что новоприбывшего зовут доктор Мозес Небогипфель, и он имеет звания доктора наук, члена королевского общества, НВР, ПАИД (что бы это ни обозначало). От этого открытия повеяло образованностью, что особенно остро почувствовали те жители деревни, которые не говорили ни на каком языке, кроме валлийского. Необычные посылки, ввиду очевидной непригодности для практических целей и без сомнения вытекающей из этого факта дьявольской их сущности, наполнили Ллиддвдд смутным ужасом и живейшим любопытством, в значительной степени подкрепленными необычайными происшествиями и еще более необычайными рассказами о них, наводнившими Манс.
Первое такое событие случилось в среду, пятнадцатого мая, когда кальвинисты-методисты Ллиддвдда проводили ежегодный праздник. По этому случаю, как обычно, в деревню стеклись верующие из соседних приходов Рвстог, Пен-и-гарн, Кэгиллвдд, Лланрдд и даже из отдаленного Лланрвста. Благодарность провидению, по обыкновению, выражалась в виде кексов с изюмом и сливочным маслом, всевозможного чая, танцев, освященного флирта, «поцелуев в кругу»[3], футбола, больше напоминающего свалку, и бранных разглагольствований о политике. Примерно к половине девятого вечера веселье утихло, и собравшиеся стали расходиться, а в девять многочисленные пары и редкие группы двинулись по погруженной в темноту дороге из Ллиддвдда в Рвстог. Ночь стояла тихая, спокойная, из тех, в кои свечи, газовые лампы и крепкий сон кажутся глупой неблагодарностью по отношению к Создателю. Безоблачное небо светилось восхитительной синевой, а на западе в жидкой темноте сияла золотом вечерняя звезда. На северо-северо-западе догорал угасший день. Бледный ущербный в три четверти диск луны только что взошел над окутанным дымкой размытым плечом Пен-и-пвлла. На востоке на фоне тусклого неба, опираясь на смутные очертания склона, отчетливо вырисовывался одинокий черный силуэт Манса. Неподвижная тишина сумерек приглушила