курить, а у меня кончились.
Кузьма приподнимается, нащупывает на металлической сетке у стены папиросы. Тычет их парню. Тот стонет:
– Во-о-от хорошо. А то думал, пропаду.
Кузьме больше спать не хочется. Он слезает вслед за парнем вниз. Старуха от шорохов просыпается, вглядываясь, приподнимает голову.
– Спи, спи, бабуся, свои, – шепчет парень.
Они выходят в коридор. Здесь никого нет, стоит сонный, уютный для ночи полумрак. Чуть покачиваются на окнах, закрывая темноту, розовые занавески, чуть подрагивает под ковром пол.
Закуривают. Стоят друг против друга у окна и курят: парень торопливо, шумно вздыхая от удовольствия, Кузьма – привычно и спокойно. Дым ползет по коридору в хвост вагона и там, покрутившись, теряется.
Парень, утолив первый, сосущий голод, курит спокойнее. Спрашивает у Кузьмы:
– Ты ничего, что я тебя поднял?
– Да я почти и не спал. Так, дремал.
– Чего это?
– Днем, что ли, выспался. Теперь уж скоро приеду.
– А-а. А я завсегда с похмелья плохо сплю.
Потом, поглядывая сбоку, он с нарочитым равнодушием говорит:
– А забавные эти старик со старухой. Ты заметил?
– Ага.
– Они что, правда такие или притворяются?
– По-моему, правда такие. Люди всякие бывают.
– Сюсюкает: Сережа, Сережа. По головке его гладит. И он тоже терпит, будто так и надо. Я бы со стыда умер – да еще на людях.
– Они, видно, всегда так.
– Врет он, что не бегал от нее.
– Кто его знает? Может, и не врет. По-моему, не врет.
– А она правда верит. По ней самой видать. Заметил?
– Ага.
– А когда верит, и сама не побежит. Всю войну, поди, ждала. Это ж подумать надо!
Парень останавливается, не курит. Задумчиво жует свои губы. Добавляет:
– За это орден надо было давать. Придумали бы такой орден, специально для баб.
Проводница, услышав голоса, выходит из своей комнатушки, идет к ним. Молча останавливается рядом и смотрит.
– Курим, – говорит ей парень.
– Другого места не нашли, где курить.
– Ты уж скорей кричать. Какие все же вы! Вон бери пример, здесь старуха одна едет, она за всю жизнь ни разу на своего старика не крикнула. А вы чуть чего – и гавкать. Вот народ! Почему раньше женщины не такие были?
– Ты вот пооскорбляй меня…
– Да кто тебя оскорбляет? Нужна ты мне! Я тебе втолковываю.
Парень и правда говорит не оскорбительным, а скорее обиженным, жалующимся тоном человека, который много натерпелся. И проводница, подумав, уходит. Парень закуривает вторую папиросу и в задумчивости приваливается к стене. Кузьма, спохватившись, догоняет проводницу и спрашивает, сколько осталось до города. Всего три часа. Теперь уж не стоит и ложиться. Кузьма неторопливо возвращается к парню.
Парень смотрит куда-то рядом с Кузьмой и говорит:
– У меня баба вообще-то ничего была. А вот жизнь не получилась.
– Сам, наверное, виноват.
– Как